Культура ниже уровня

С некоторого времени мне стало неловко спускаться в метро. Бежишь утром, скажем, в офис, толкаемый со всех сторон такими же бегущими, вступаешь на эскалатор с головой, полной всякой дребедени: «Со статьей опаздываю, две встречи – в три и в пять (и черт меня дернул договориться), заплатить за телефон, купить наконец-то туалетной бумаги (и где ее искать на «Тверской»?). Выход на «Таганской закрыт» – нужно сделать кульбит с пересадкой – опять затопчут на «Лубянке». И в этот момент поставленный голос диктора по громкоговорителю вдруг объявляет: «Не отрекаются, любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя. А ты придешь совсем внезапно». Вот так бегаешь, суетишься... А бедная женщина сидит и ждет, что Он вернется, «когда в окно ударит буря», когда «вспомнит, как давно не согревали мы (то есть – они) друг друга».

Не то чтобы стихи Вероники Тушновой мне были неприятны. Даже очень приятны. Не то чтобы я не любил поэзии – очень люблю. Но все равно лирика на эскалаторе звучит как-то странно. Между тем вот уже третий сезон, после весны и лета, благодаря затейникам из метрополитена я переполнен хрестоматийными строчками. Сначала были «Весна, весна на улице...!», потом «Посмотри, какое лето!», теперь пушкинская «Унылая пора, очей очарованье!». Нет конца и краю великой русской литературе на движущихся ступенях в перерывах между объявлением о «подозрительных лицах» и приглашением «помощников машиниста».

Вместе с потоком москвичей и гостей столицы мы прошли Окуджаву (в подземке как-то по-особому зазвучала концовка его знаменитого произведения: «Давайте жить во всем друг другу потакая. Тем более что жизнь короткая такая»), Пушкина, Барто, Баратынского, Лебедева-Кумача, Есенина, Плещеева и еще десяток других, не усвоенных мною авторов. Лишь недавно нам открыли, для чего все это делается: устами одного из русских писателей (извиняюсь, не расслышал, какого) нас попросили «беречь язык», относиться к нему с любовью и вниманием. Иными словами, речь идет о воспитании и просвещении душ людских.

Тут-то я и осознал, отчего мне так неловко и странно слышать стихи на эскалаторе. Дело в том, что они еще больше усиливают шизофрению и парадоксальность Московского метрополитена. Всем известно, что наше метро – самое красивое. Такого количества лепнины, мозаики, витражей, сортов мрамора и прочей сталинской роскоши нет ни в Париже, ни в Лондоне. Но в то же самое время (и об этом, по-моему, догадываются даже те, кто не часто бывал в западных подземках), оно – самое перегруженное, самое душное, самое, не побоюсь этого слова, хамское – попробуйте что-то спросить у дежурной. Мои иностранные друзья искренне недоумевают: почему в самый час пик (который у нас каждый час) половина дверей на вход закрыта, один из эскалаторов остановлен? Нет ответа.

Если уж быть ближе к словесности, возникает еще одна проблемка: почему, например, в таком образованном и гостеприимном городе, как Москва, в метро категорически нет ни одного указателя на латинице? Иностранец, не знающий русского, в метрополитене – не жилец, запутается в переходах, заплутает на «Китай-городе». Представьте себя, допустим в афинской подземке, где все указатели только на греческом (или на арабском). Благо, на новых картах-схемах недавно догадались сделать латинские подписи, но увидеть их возможно лишь в вагонах.

Все претензии к Метрополитену изложены здесь совсем не для того, чтобы уколоть господина Гаева. Речь идет о странном понимании культуры, характерном для всей сферы обслуживания. Испокон века культура у нас – это нечто возвышенное, приподнятое над толпой и глубоко духовное. Типа оперы, балета и лирики Лермонтова. Остановленный один из двух эскалаторов как раз в то время, когда у оставшегося происходит смертельная давка, – это не культура. А вот Есенин или Окуджава на том же эскалаторе – это высоко и хорошо для народного воспитания. Есть, однако, подозрение, что народ такую духовную заботу в отсутствие материальной не оценит. И скорее всего будет прав.