Posted 16 июля 2008,, 20:00

Published 16 июля 2008,, 20:00

Modified 8 марта, 07:59

Updated 8 марта, 07:59

Гримасы ада в райской пустоте

Гримасы ада в райской пустоте

16 июля 2008, 20:00
Художественный директор фестиваля, итальянский режиссер Ромео Кастелуччи показал спектакль-триптих Inferno. Purgatorio. Paradiso. Современный ад, по Кастелуччи, заполнен горящими роялями, рвущими жертву собаками, плачущими младенцами, скачущими конями и падающими телевизорами. Рай – всего лишь опустевшее, залитое водо

В «Божественной комедии» Данте создал, может быть, самые убедительные образы предвечного рая, ада, чистилища. Разместил в них своих современников и героев прошлого, населил тенями настолько живыми, что мальчишки на улицах отшатывались от него с криком: «Он побывал в аду!» Триптих Ромео Кастелуччи Inferno, Purgatorio, Paradiso – оммаж в сторону великого соотечественника. И одновременно своего рода современный комикс-перевертыш на темы Данте. Не божественная воля, а исключительно сам человек, по Кастелуччи, превращает свою жизнь в ад, чистилище или рай. Характерно, что собранные режиссером образы ада укладываются в полуторачасовое представление, чистилища – тоже в полтора часа. А вот на представление-инсталляцию «Рай» хватает всего трех минут.

Для «Ада» потребовалось пространство папского дворца. И на его огромную сцену под открытым небом, в его окна и на крышу волей Кастелуччи вышли адские образы зла, насилия, разрушения. Спектакль начинается с ударной ноты: истерично лающие и рвущиеся с поводка собаки заполняют сцену. Сам Ромео Кастелуччи одевает на наших глазах защитную куртку и ложится на спину. Одну за другой собак спускают с цепи, и они рвут лежащую фигуру. Можно, конечно, прочесть символику: псов-грехов, рвущих на части создателя спектакля. Но важно скорее это физиологическое ощущение псов, тебя терзающих, от которых никак не освободиться.

В образах режиссера-визионера Кастелуччи всегда в избытке какой-то яростный и очень личный физиологизм. И его выход в зачине спектакля-трилогии важен и необходим. Мы входим в личное пространство, в мир его болезненных сновидений.

Сомнамбулически-медленно карабкается полуголый человек на стену папского дворца. Цепляется за выступы готического окна-розы, цепляется за углы уступов, чтобы с высоты девятиэтажного дома с грохотом скинуть на сцену оранжевый мяч.

Несоразмерность усилий и результата – один из фирменных приемов Кастелуччи. Он любит умножать дурную бесконечность действий. И в «Аде» массовка из семидесяти человек разного пола и возраста – от двух лет до восьмидесяти – послушно повторяет то один, то другой этюд. То падая на пол и перекатываясь по сцене, то передавая оранжевый мяч наподобие палочки-выручалочки в детской игре, то перерезая друг другу условным жестом горло. По сцене скачет конь Блед. Горит рояль. В окнах пляшут сполохи огня. В стеклянном кубе выезжают дети-крошки. А потом они же жалобно плачут, выйдя в финальной общей сцене (и надо сказать, слезинка карапуза ранит гораздо больше, чем все головные ужасы режиссерского воображения). В финале появляется автомобиль с актрисой в гриме Энди Уорхола и начинаются претенциозные игры с горящими словами: слово «звезды» (etoiles) превращается в toi – «тебя» (привет библейским письменам).

«Ад» Кастелуччи изобретателен, широкоформатен, наполнен образами, стершимися от долгого потребления. Он пугает не столько ужасами, неподвластными воображению, сколько банальностью этих театральных ужасов, несмотря на весь громыхающий антураж.

Если «Ад» для Кастелуччи состоит из растиражированных театральных эффектов, то «Чистилище» – это семейная жизнь. Три персонажа – мама (первая звезда), сын (вторая звезда), отец (третья звезда). На сцене ангара-коробки тщательно выстроенный интерьер семейного буржуазного дома. Фикус у двери, столовая, детская, лестничный пролет. Мама, уговаривающая сына поужинать. Ремарки, горящие над головами персонажей: «Третья звезда подошла к бару и налила себе виски». Домашние обычные темы. И тревога, висящая в воздухе. Отец, рассерженный на сына, уходит с ним наверх, а потом оттуда несутся ужасные и недвусмысленные звуки наказания-надругательства.

Спустившись вниз брутальный родитель сядет у еще не сгоревшего рояля, который сам заиграет что-то меланхолическое. А крошка-сын подойдет к отцу: «Я тебя люблю папа, но теперь между нами все кончено».

И на круглом экране поплывут цветочные поля, кустарниковые заросли, и растения будут на глазах чернеть, вянуть, опадать – то ли ядерный взрыв, то ли самум. В финальной сцене круглый экран станет белой вращающейся сферой. Внизу под ней бьется в припадке падучей отец, его успокаивает подросший сын. А потом и сам упадет в пароксизме судорог. А внутри крутящегося барабана будет расти черная точка, превращаясь в колесо и заполняя собой всю белую поверхность.

«Чистилище» – пожалуй, один из самых цельных и самых лирических спектаклей Ромео Кастелуччи, приоткрывающий выход на какой-то другой уровень и театрального мышления.

Последняя часть триптиха – «Рай» – спектакль-инсталляция. Группами по пять человек зрителей заводят в авиньонскую церковь селестинцев. В круглое окошечко видно внутреннее пространство залитой водой церкви. Блики света играют по стенам. В центре – сожженный рояль. А перед окошком летает черное крыло ткани, мягко задевая краем воду и обрызгивая смотрящих.

Влюбленный католик Данте мог представить сферы рая, небесное воинство и Беатриче: «В венке олив, под белым покрывалом, предстала женщина, облачена в зеленый плащ и в платье огне-алом». Для безлюбого агностика Кастелуччи рай – только пустота, звуки падающей воды, да рояль сожженной музыки чувств.

"