Posted 16 мая 2013,, 20:00
Published 16 мая 2013,, 20:00
Modified 8 марта, 05:17
Updated 8 марта, 05:17
Актер Евгений Стеблов
– Девяносто лет Театру имени Моссовета и пятьдесят лет вашей творческой деятельности – невозможно пройти мимо таких круглых дат…
– Моя деятельность началась в кино, когда я еще был студентом, только перешедшим на второй курс. В кино я с 1963 года, а в театре – с 1966-го. Сначала я пришел в «Ленком», и Анатолий Васильевич Эфрос был моим первым главным режиссером. Потом я отправился служить в Театр армии, а затем пришел в Театр имени Моссовета и уже никуда не уходил.
– Вы успели застать в труппе этого театра всех великих актеров – Раневскую, Марецкую, Орлову, Плятта. Не страшно было стоять с ними рядом на сцене?
– Поскольку я начинал в кино, то мое удивление и ощущение сопричастности к великим мастерам старшего поколения больше относилось к кино. А в театр я пришел, хоть и молодым, но уже опытным кинематографическим артистом. Театральный опыт я приобретал в «Ленкоме» (помню ту позитивную атмосферу, которую создавал Эфрос), а потом меня забрали в Театр армии в связи с мобилизацией на воинскую службу, и что ни предпринимала дирекция «Ленкома», не получилось меня отстоять.
– На самом деле множество актеров пытались устроиться в военную команду при Театре армии, да им не удавалось…
– А вот в моем случае все было наоборот – меня позвали. Андрей Алексеевич Попов – народный артист СССР, выдающийся человек и уникальная личность – был моим первым партнером. Мне сразу дали главную роль с четырьмя возрастными трансформациями. Это очень сложно – в двадцать один год играть на такой огромной сцене, это же настоящий танкодром. Андрей Алексеевич сказал: «Мы хотим, чтоб ты у нас работал. Не понравится, уйдешь, препятствовать не будем». Я отслужил срок и, в конце концов, все-таки ушел, из-за творческого разногласия с Хейфецем. Потом уже, через много-много лет, мы с Леонидом Хейфецем встретились в Театре Моссовета, и он мне предложил сыграть Гаева в «Вишневом саде».
– Чему вас научил Андрей Алексеевич Попов?
– Он мне никогда не помогал, мы были партнерами, я его что-нибудь спрошу, а он мне: «Сам-сам-сам!». Мы с ним часто беседовали о жизни. Народный артист СССР, руководитель театра, но никакой позы, никакого пафоса, он был человеком пронзительной искренности. Вот сегодня в шоу-бизнесе – одни звезды, и все это – самозванство и самореклама! Мне как-то Мария Владимировна Миронова сказала: «Вот что обидно, помрешь – и будут называть великой, а это нечестно, ведь оттуда-то ответить не сможешь!» Вот есть программа на ТВ «Минута славы», кто-то сделает один номер, а потом говорит – у меня талант. Какой талант?! Есть способность, предположим, прыгать или скакать, или вокал, или лицедейство. А талант, на мой взгляд, это плюс еще одна способность – способность к саморазвитию. И если человек способный, одаренный вдруг делает пошлость – это уже не талант! Талант – это чувство меры, инстинкт саморазвития. А гений – это когда человек открывает другие пространства, другую эстетику, другие миры. Анатолий Васильевич Эфрос к этому определению подходит. У него был свой мир – он открывал новую театральную стилистику, новую интонацию, новое отношение к материалу, к жизни.
– Как отнеслись к вам тогда, молодому актеру, в Театре Моссовета?
– У меня достаточно позитивно все сложилось: дали дебют –роль Павла в пьесе Горького «Старик», я ее сыграл, понравилось. Юрий Александрович Завадский, руководитель театра, и его правая рука Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф очень хорошо ко мне отнеслись. Мое дело было только соответствовать. Конечно, театр, с одной стороны, – храм, а с другой стороны, – гадюшник, потому что постоянная борьба самолюбий, конкурентная среда. Только общее дело, высоко и талантливо преподанное, может эти слабости переключить на созидание. Артисты – народ податливый, они как дети: очень чувствительны и к хорошему, и к дурному.
– Кроме таланта актеру нужна еще и удача, чтобы не затеряться…
– Я всегда знал, что кто-то может сыграть хуже, кто-то лучше, но так, как я, никто не сыграет! Я обладаю определенной индивидуальностью – ее Бог мне дал, поэтому я никогда не думал о конкуренции. Конечно, существует зависть, что так чудовищно проявилась в Большом театре, но ведь ничего нового – это борьба за роли: кто-то больше получает, кто-то меньше, но раньше люди никогда не опускались до такого…
– В балете всегда были жесткие отношения: стекла подсыпали в пуанты и прочее. Сейчас вот дошло до кислоты в лицо...
– Но есть же предел всему! Человек, который на такое идет, уже никогда никаких внутренних высот не достигнет. Вот если разложить профессию по элементам, очень многие все умеют делать, а вот сделать свое существование в искусстве неповторимым – мало кому дано. Поэтому таких людей мы помним. Театр Моссовета на фоне нынешнего театрального пространства выгодно отличается: здесь сохраняется школа художественного отношения к профессии и театральному делу, театральная культура (не без потерь, естественно, потому что мы не в вакууме живем).
– Меняется ли сегодня репертуарный театр?
– Как первому заместителю председателя Союза театральных деятелей мне видно, какая идет борьба против репертуарного театра, целые группы борются. И аргумент у них такой: люди сидят, мало играют, ничего не делают, получают зарплату, можно их выгнать, а их зарплату отдать тем, кто больше занят в репертуаре. Это очень наивное представление о театре! В театре нужны разные люди, и тот, кто выходит на два слова, так же нужен театру, как и ведущий артист. В театр вовлечено много профессий, поэтому хороший руководитель коллектива контролирует буквально все. И еще: сегодня говорят, что прошло время психологического театра. Но еще в 1936 году Станиславский в письме к Ливанову писал, что психологический театр кончается. Очень сложно создать подлинный ансамбль, его нужно воспитывать. Театр – не просто группа людей, подчиненных единой дисциплине, в этом ансамбле каждый должен быть ярок, и все составляют симфонию. Сегодня стало модным стилистическое смешение, и такая пошла безвкусица во всем... Новая трактовка классической оперы заключается в том, что надевают современные костюмы, резиновые сапоги, переносят действие в отель или на пароход, а что за этим? Ничего!
– Ильф и Петров в романе «Двенадцать стульев» уже давно посмеялись над новой трактовкой «Женитьбы» Гоголя…
– Конечно, давно известно, что разрушить гораздо легче, чем создать! В Союзе театральных деятелей Александр Александрович Калягин об этом говорил, и я тоже этим озабочен. Сегодня важно подготовить руководителей. Мне приходится общаться иногда с людьми, которые занимают властные позиции в государстве. Они настроены очень доброжелательно к искусству, но, во-первых, им не до этого – у них большая нагрузка, а во-вторых, они иной раз не знают, как сделать…
– И не могут посоветоваться с теми, кто знает?
– Дело в том, что в советское время была государственная идеологическая и партийная машина, был отдел культуры ЦК, сейчас таких структур нет. Фактически лишь СТД – общественная организация (созданная еще в 1877 году и поддержанная царской семьей). Она единственная, с кем можно сейчас посоветоваться. Представьте какого-нибудь губернатора, который в силу своей биографии не сталкивался с проблемами театра. В свое время я возглавлял комиссию, которую Калягин направил в Нижний Новгород. За один день нам удалось остановить первую в мире голодовку артистов не по социальным мотивам, а по творческим! В Нижегородском ТЮЗе оказалось три руководителя: по новому положению первым лицом считается директор, есть художественный руководитель – заместитель директора по художественной части, и еще там оказался главный режиссер. Получилось три головы, и каждая голова тянула в свою сторону. Я применил челночную дипломатию со спорщиками, и все пошли на компромисс... В свое время, когда Эфрос в Театре на Малой Бронной оказался, там уже был главный режиссер Александр Дунаев, но он был человеком творческим и понимал ценность Эфроса. Нижегородцам мы фактически предложили ту же схему: труппа юридически одна, но два творческих коллектива.
– Такое возможно только в репертуарном театре…
– Репертуарный театр – величайшее культурное завоевание России. Один-два подобных театра во Франции, в Англии – и все. В Америке артисты официантами работают, когда у них нет спектаклей, потому что не все же становятся звездами кино. Не глупее нас были Станиславские, Мамонтовы, Морозовы – эти промышленники, когда свои средства вкладывали, никакой выгоды от искусства не искали. Они считали, что их долг – вкладывать в культуру, а сейчас требуется лишь экономическая целесообразность.
– Культуру нельзя мерить экономической целесообразностью…
– Культуре скорее пригодна альтруистическая целесообразность, в культуру надо вкладывать. Когда чиновники на полном серьезе спрашивают, в каких цифрах можно показать успех театра или произведения, – это вопиющая безграмотность! Есть такая наука – эстетика, одно из основополагающих положений этой науки – недоказуемость эстетических категорий. Надо просто вкладывать средства в культуру, воспитывать кадры, а это не дает мгновенного результата…
– Евгений Юрьевич, получается, что пока «им не до нас», уже несколько поколений выросло без театра и без культуры…
– Я не могу сказать, что без театра и культуры, потому что Россия богата талантами, и театр у нас все же существует. Я не понимаю людей, некоторых своих коллег, которые посвящают жизнь социальным борениям. Делай свое дело, а в политические дискуссии и споры не вступай. Когда тебя попросят высказаться на определенную тему, ты можешь высказаться, но заниматься политической деятельностью в узком смысле – не дело художника и не дело христианина. Я никогда не любил диссидентство, ценил только Сахарова. Он был великим физиком, и он предлагал, а не просто выступал против чего-то. Ума-то много не надо, чтоб кричать «долой!» или «против!».
– Театр не может состоять только из творческих единиц, кто-то должен заниматься и бытовыми, и социальными вопросами…
– Среди художников редко, но бывают удачные примеры дарования руководителя и дарования художественного – вот такой пример Александр Калягин. Он учился на курс меня старше, и когда его Михаил Ульянов рекомендовал после своего ухода на пост председателя СТД, я не представлял, как он будет совмещать свою активную творческую деятельность с управленческой. Вот такой же редкий дар был у покойного Андрея Толубеева, а когда он ушел из жизни (он был первым заместителем), избрали меня.
– Что дает театральным деятелям СТД?
– Многие коллеги думают: «Что я буду иметь, если вступлю в СТД?», но есть важная вещь – социальное позиционирование людей театра. Ведь сколько людей совершенно не защищены, им необходимо социальное представительство, в том числе в высших эшелонах власти.
– А звание имеет сегодня значение?
– В свое время мы выходили на Горбачева с инициативой об отказе от звания, но Михаил Сергеевич не решился на это. Я к этому нейтрально отношусь, но звание – это элемент культурного строительства. Когда деятели шоу-бизнеса говорят: «Зачем мне звание народного артиста? Я и так народный!», они путают популярность с почетным званием. Почетное звание тебе дается за заслуги твои перед государством, вот есть Орден за заслуги перед Отечеством…
– А кто решает, какой степени должен быть орден?
– Наградная комиссия…
– Разве не обидно получить Орден за заслуги четвертой степени?
– Это исторически так было, был Владимир первой степени и второй.
– Но решают чиновники, а они люди и, стало быть, субъективны…
– А что вы думаете, театральная общественность умнее чиновников, что ли? Это – заблуждение. Она еще более субъективна. Почему мы считаем, что чиновник – априори плохо? Чиновник – это профессия. Вот тот же Александр Амфитеатров – директор императорских театров – высочайший пример чиновника.
– Таких мало.
– И артистов хороших мало. Я к званиям отношусь с уважением, как военные к погонам. В свое время при Олеге Ефремове театр «Современник» отказался от званий, а потом все получили, потому что мы живем в реальном нашем государстве, где существует структура, иерархия, определенные правила, дисциплина, иначе ничего не будет, только хаос. Нужно ко всему относиться культурно и достойно. Человек может и не иметь звания, что никак не умаляет его творческих достижений.
Справка