Любви здесь не место

Любителям традиционных прочтений, где дворцы не подменяются абстрактными конструкциями, а принцы (даже обуреваемые невыносимыми подозрениями) похожи на принцев, пришлось нелегко, и после антракта зал поредел. По мере же развертывания сюжета полная намеков и недомолвок средневековая история все более теряла временную принадлежность и связь с какой-либо определенно очерченной реальностью. Из обилия потаенных смыслов, коими нашпигована пьеса Метерлинка, Креймер извлек безграничность зла, чем и объяснялось тотальное несовпадение текста и «картинки». Балкон старого замка, напоминающий сторожевую вышку, панели, металл, мрачная массовка в одинаковых фартуках напоминали о трагедиях XX столетия и настойчиво манифестировали: любви здесь не место. В отсутствии диктатора его функции выполняли неотвратимость и рок.

Принцесса Мелизанда бежит от прошлого, которое для окружающих так и останется неизвестным, а значит, еще более ужасным. Ведь если верить Метерлинку, даже страх смерти «просто боязнь неизвестности». С фатальной неизбежностью шагнет потерявшаяся принцесса в свое будущее: с запретной любовью, изматывающими страхами и предопределенным финалом уже в тот момент, когда примет заботу внука короля Аркеля Голо. Кроткая марионетка в неведомых руках, Мелизанда тихо страдает, почти бессловесно любит, беззвучно угасает. Слабый отклик на рождение дочери: «Мне жалко ее…», жалкое успокоение: «…я больше ни о чем не тревожусь». Исполнительница партии Мелизанды Ирина Матаева буквально «слилась» со своей героиней и пронесла ее кротость, обреченность и беззащитность через весь спектакль. Ее нежное, наполненное лиризмом сопрано безупречно встроилось в партитуру и идеально дополнило образ. Рефлексирующему созерцателю Пеллеасу (Владимир Мороз) и одержимому страстями Голо (Евгений Уланов) отведена в постановке роль «проводников», исполнителей неведомого зловещего «плана». Бесспорная удача спектакля: слаженная актерская игра (что для оперного театра само по себе событие) и четкая обоснованность причинно-следственных связей, переводящая условный сюжет почти в реалистическую плоскость, где падающий занавес лишь символическая граница между параллельными мирами.