Posted 16 февраля 2012,, 20:00

Published 16 февраля 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:54

Updated 8 марта, 05:54

Бульвар незаходящего солнца

Бульвар незаходящего солнца

16 февраля 2012, 20:00
Через 80 лет после начала звуковой эры в синематографе бессловесное кино, кажется, лишь дважды восторжествовало над говорящим. Один раз это произошло в «Голом острове» Кането Синдо (1960 год), второй – в «Артисте» Мишеля Хазанавичуса (2011 год). Новый фильм французского режиссера, кстати, уже собрал внушительный букет

Рассказанная в «Артисте» история очевидным образом перекликается со знаменитым «Сансет бульваром» Билли Уайлдера (1950 год): в обоих фильмах речь идет о звезде немого кино, пережившей свою славу. Там и тут фигурируют верный старый слуга (тогда сыгранный Эриком фон Штрогеймом, а сейчас Джеймсом Кромвеллом) и не слишком верный работодатель (в исполнении Сесила де Милля и Джона Гудмена, соответственно). Дальше начинаются различия: в «Сансет бульваре» звездой была женщина, в «Артисте» – мужчина. А несчастливый финал сменился условно-счастливым: то, что было трагедией, стало иронической мелодрамой, и довольно жесткий реализм уступил место изысканной стилизации.

Стилизован, прежде всего, главный герой по имени Джордж Валентайн, фамилия которого напоминает о Рудольфе Валентино, а ослепительная улыбка – о Дугласе Фербенксе, карьера которого закончилась с появлением звука, и о Кларке Гейбле, более чем благополучно перешедшем рубеж, оказавшийся непроходимым для многих актеров немого кино. При этом исполнивший роль Валентайна французский актер (начинавший как комик) Жан Дюжарден в жизни и в других картинах не очень-то похож на изображенного им в «Артисте» стопроцентного «латинского любовника». Но прилизанные набриолиненные волосы, ниточка усов, чуть форсированная мимика и великолепный оскал зубов делают свое дело – перед нами кинозвезда 20-х годов прошлого века.

Стилистика немого кино выдерживается Хазанавичусом вплоть до самого финала, где Валентайн после депрессивно-алкогольного перерыва возвращается в ставшее звуковым кино, и, как гром после затишья, впервые слышатся голоса персонажей. Такое же сильное впечатление производит символический сон, где вещи издают естественные звуки, и один только герой раздирает рот в безмолвном крике. Излюбленные немым кино символические моменты встречаются также в начале «Артиста», когда показывается «фильм в фильме», в котором персонажа Валентайна пытают враги, добиваясь, чтобы он заговорил, а он молчит, как рыба. И еще в одной из кульминационных сцен, когда герой в полупустом зале смотрит свой последний фильм, где он сам утопает в зыбучих песках.

Однако главное, конечно, в том, что режиссер мастерски использует почти забытый современным кинематографом язык Великого немого. Он явственно ощутим в монтаже и в движении камеры, не говоря уже о классических гэгах с дрессированной собачкой, любовном эпизоде между поклонницей Валентайна – восходящей звездой звукового кино Пеппи Миллер (ее играет французская актриса аргентинского происхождения Беренис Бежо), и его висящим на вешалке костюмом, и о реминисценции из «Гражданина Кейна» Орсона Уэллса (который тоже хорошо знал немой кинематографический язык), где в течение нескольких секунд изящно продемонстрирован длительный в реальном времени процесс распада отношений между героем и его женой. Искусство режиссуры проявляется даже в проходных мизансценах, например, на киностудии, когда спускающийся Валентайн сталкивается с поднимающейся Пеппи Миллер. Не хватает только титра с историческим диалогом на дворцовой лестнице между старым и новым фаворитами Екатерины: «Как дела, граф?» – «Как видите: я спускаюсь, а вы поднимаетесь».

Говорить о сюжете «Артиста» нет смысла – он так же сентиментален, как сюжеты многих немых лент, и так же несуществен, как сюжет в поэзии. Да и все немое кино в своих лучших образцах было бессловесной поэзией, умершей с первым прозвучавшим с экрана словом, но, к счастью, поддающееся кратковременному воскрешению. Впрочем, окончательное торжество звучащего слова – вовсе не факт, поскольку массовый кинематограф все больше и больше превращается в чистое зрелище, к тому же трехмерное. Смысла в нем так мало, что еще меньше смысла выражать его словами – именно это и демонстрируют компьютерные игры, влияющие на современное кино едва ли не сильнее, чем литература. Другое дело штучное кино, в котором баланс между изображением и словом может быть каким угодно в зависимости от авторского замысла и таланта. «Артист» – очень хороший фильм, но еще лучше был бы тот, который могли бы слушать слепые и смотреть глухие.

"