Елка перед отъездом

Канонического текста «Щелкунчика», в отличие от, например, «Спящей красавицы», не существует. Когда Дуато взялся за историю по мотивам сказки Гофмана после своего балета по сказке Перро, у него была возможность примерить авторскую манеру на партитуру Чайковского. Но, как и в «Спящей красавице», автор по такому пути не пошел, хотя над ним не висел «дамоклов меч» постановки XIX века. Дуато, видимо, понимал, что труппа в Михайловском театре все-таки классическая, а публика, хотя и дружелюбно принимает стиль испанца, все же привыкла к такому «Щелкунчику», на который можно с легкостью повести внуков – между елочными представлениями на каникулах. «Щелкунчик» Михайловского театра, по сути, вариант такого представления, только танцевальный. Велико и желание Дуато научиться ставить классику, с которой он до приезда в Россию не сталкивался. Новый балет по преимуществу классический, но автор, когда ему надо, запросто добавляет к арабескам и пируэтам другой танец. Труппа, кстати, так же запросто с этим справляется.

Дуато, как выяснилось в Петербурге, – достаточно консервативный автор. Человек, чьи сочинения занимали верхние строчки в рейтингах современной хореографии, далек от театральной моды и терпеть не может концептуальные переделки старых сюжетов. «Во всех классических балетах рассказываются очень простые истории, и здесь важно не экспериментировать с формой, а иллюстрировать сюжет с помощью хореографии», – сказал хореограф перед премьерой. У Дуато детская сказка таковой и осталась. В балете нет и намека на современную сценическую злость, это уютная история в духе рождественского Диккенса или «Алисы в Стране чудес» (с которой «Щелкунчик» сходен по мотиву волшебного путешествия во сне). Нет и акцента на «роман воспитания», как, например, в «Щелкунчике» Григоровича, который сосредоточен на показе внутреннего взросления героини-подростка. Спектакль Дуато ближе к другой, широко известной русской версии, спектаклю Василия Вайнонена – по настроению безыскусно-наивного волшебства под елкой.

Версия динамична: постановщик слегка сократил партитуру, да и оркестр с самого начала задал быстрый темп. При увертюре перед занавесом появляется Дроссельмейер (Марат Шемиунов) в старинном камзоле, бархатном плаще и парике с седым локоном а-ля Дягилев, загримированный – видимо, чтобы порадовать петербуржцев – под Петра Первого. Два креативных героя русской истории как прототипы сказочного демиурга – недурной ход, который дети, возможно, не оценят, зато отметят взрослые зрители. Кукловоды в черном (они не раз еще появятся по ходу действия) дергают за ниточки марионеток, изображающих персонажей балета. Дроссельмейер приподнимает нижний край занавеса, как вход в сказку, и публика попадает на рождественскую вечеринку в богатом петербургском доме. По залу расхаживают дамы в вечерних туалетах и кавалеры во фраках. Это, по мысли сценографа Жерома Каплана, идиллия начала ХХ века, когда Европа еще не догадывалась, какое жуткое столетие наступает. Может быть, поэтому стены и задник сделаны так, чтобы было ощущение хрупкости: они словно собраны из бумаги. Дети носятся с подаренными игрушками: самокат, парусник и невиданная штука – деревянный самолет. Мальчики маршируют с игрушечными ружьями, девочки жаждут заводных кукол. Они появляются волей Дроссельмейера: танцуют Пьеро и Коломбина (любимые герои Серебряного века) и восточный силач в тюбетейке, не чурающийся брейк-данса.

Оторванную непоседливым сорванцом голову подаренного Маше Щелкунчика заботливо приставляют на место. Дуато делает акцент на том, что лишь благодаря горячему вниманию девочки Щелкунчик из приспособления для колки орехов превращается в прекрасного принца. Когда Маша (Оксана Бондарева легко крутила двойные и тройные туры) будет спасать подарок от набега Мышей, бегая из кулисы в кулису, маленькая кукла начнет расти, превращаться в большого человека прямо в ее руках. Мыши, кстати, получились колоритными: с точащим из нижней губы клыком, с длинными ушами эльфов, в шлемах летчиков и кожаных куртках. После победы над врагом будут, как и положено, танцующие снежинки в припорошенных алмазным блеском юбках, дуэты героини с внимательным улыбчивым Принцем (Леонид Сарафанов) и новые выходы кукол. Дуато мастерски ставит Испанский танец на фоне огромного красного веера, сочетая элементы фламенко и модерн-данс. Китайцы с косичками у него «живут» под большим деревянным зонтом. Во время Индийского танца по сцене извивается бутафорская змея (или дракон), чьи движения словно повторяет тело танцовщицы. Французский танец-дуэт на фоне красных сердечек посвящен галльскому флирту, а Русский трепак под корабельными штурвалами исполняет четверка лихих матросов. Ликующее настроение Розового вальса продолжается в па-де-де главных героев. Наступает финал: кордебалет с горящими свечами в руках провожает героев, обнявшихся в луче света под падающим снегом. В последний момент Маша уходит из сна в явь, и принц, лишенный ее эмоций, вновь становится куклой.

«Щелкунчик» – не последняя работа Дуато в Михайловском. Хотя в 2014 году он уезжает работать в Государственный балет Берлина, весной в афише появится одноактный балет «Белая тьма». Хореограф обещает приезжать и потом. Он намерен следить за состоянием своих балетов в Петербурге и периодически делать в Михайловском театре новые работы.