Режиссер Сергей Женовач

– Сергей Васильевич, сегодня репертуарный театр переживает не лучшие времена. На ваш взгляд, система репертуарных театров нуждается в структурных и художественных изменениях?

– Художественный уровень определяется прежде всего личностями, одаренностью людей, которые работают в театрах. Это тесно взаимосвязано с театральной структурой, которая во многом устарела и является тормозом для развития, особенно молодых, талантливых и ни на кого не похожих ребят, которых с каждым годом появляется все больше и больше. Невостребованность этих молодых дарований – конечно, большая проблема. У молодых режиссеров, оканчивающих театральную школу, как правило, нет возможности где-то реализовать те мысли и идеи, которые у них накапливаются во время учебы. У нас существует такая система, в которой театры определяют и диктуют то, что они хотят видеть у себя на сцене. Поэтому выпускникам невольно приходится подстраиваться под то, чего от них ждут репертуарные театры. И если происходит какая-то осечка, то это не прощается. Хочется, чтобы сразу появились режиссеры, равные Товстоногову, Эфросу, Фоменко, Васильеву, но так не бывает. Для того чтобы раскрылся молодой режиссер, необходимо верить в него, а также – колоссальное терпение.

– Что, на ваш взгляд, может этому способствовать?

– Должны существовать сценические площадки, на которых можно репетировать и выпускать спектакли молодых артистов и режиссеров. Центр Мейерхольда Валерия Фокина дает возможность экспериментировать. Театр наций во главе с Евгением Мироновым что-то хочет предпринять в этом направлении. Но это единичные случаи. Студия – промежуток между школой и театром – обязательно должна функционировать. В ней должны складываться команды – режиссеров, артистов, художников, которые будут иметь возможность в чем-то ошибаться, что-то пробовать, чтобы потом продолжить работу в репертуарных театрах... Структура российских театров осталась с советского времени, а вокруг все изменилось. И она требует реорганизации. Для этого должны подключиться талантливые, смело мыслящие чиновники, потому что творческие люди это сделать не смогут. Мы можем высказывать свои мысли, делиться идеями, но реорганизовать структуру должны люди, которые в этом понимают.

– Но творческие люди, как правило, недовольны результатами вмешательства чиновников в дела культуры, поскольку те не всегда понимают нюансы деятельности творческих учреждений...

– На мой взгляд, на местах тех, кто заведует культурой в нашей стране, должны находиться смело мыслящие люди, знающие театр, которые могут предпринять какие-то шаги и что-то изменить. Необходимо кардинально изменить отношение к театральной структуре. Если, например, пригласить возглавить театр того или иного режиссера – это не изменит ситуацию. Проблему необходимо решать в корне. В новой театральной структуре должна быть связь между школой, театром и промежуточным звеном – студией. Должна быть контрактная система, разделение городских и «национальных» театров. У всего должна быть целостная продуманная система. Сейчас можно что-то одно «вытащить», но другое «завязнет». Поэтому должно быть корневое решение. Творческие люди – люди эмоциональные, и каждый говорит только о том, что у него «болит». Должен появиться человек, которому присущи наши – творческие – размышления и взгляды, который смог бы привести новую систему в действие. В этом смысле кризис чиновничества налицо.

– Вы сказали о необходимости перехода театров на контрактную систему. Это возможно в наших реалиях?

– В настоящее время наши артисты, которые служат в театрах, ничем не защищены. Они боятся выходить на пенсию, потому что опасаются остаться с мизерными деньгами. Должна быть в первую очередь социальная защита для них. Кроме того, необходимо перестроить наше восприятие службы в театре. Мы не должны бояться потерять работу. Работа должна быть все-таки творческим актом, а не актом выживания. Я говорю, скорее, о городских театрах, а не о больших «национальных», в которых свои традиции, сформированная труппа, планы и прочее. А сейчас что происходит? Приходит в театр руководитель, проработает в нем несколько лет, а потом как бы присваивает этот театр, считает его своим домом. Люди начинают подстраивать под себя театр. И это может тянуться до бесконечности. В этом случае нет своего рода «гибкости». В театре, на мой взгляд, должен быть контракт с художественным руководителем, который назначается не отдельным чиновником, а некой организацией или комиссией, в которую могут входить и члены комитета по культуре, и правление СТД, и художественный совет театра, и городские власти. Кандидатуры могут и должны обсуждаться в прессе. Чтобы была возможность обсудить программу человека, который приходит в театр, группу людей, с которыми он хочет трудиться, репертуар, какие средства город может выделить на те или иные проекты, наконец, на какой срок с ним заключать контракт, с кем из труппы продлевается контракт, а с кем приостанавливается. Ведь это надо делать не на год, как у нас обычно происходит, а на три–пять лет, чтобы была возможность проверить – жизнеспособна ли программа нового художественного руководителя в этом театре. Потому что иначе театр превратится, как это в Чехии называется, в «каменный театр», когда для людей главное – захватить место работы. Они «захватили», а дальше ничего не меняется.

– Большинство театров с именем финансируется государством. Ваша театральная студия – независима в этом плане...

– Дело в том, что лично мне повезло. Я горжусь тем, что в свое время появились люди, которым понравилось то, что мы делаем, и которые захотели вложить в это деньги. Я благодарен, что встретил Сергея Гордеева, без которого ничего этого не состоялось бы. А потом постепенно возник круг людей, которые понимают, что культура – это история непреходящая. И чем больше мы работаем на культуру – тем больше мы работаем на себя. К сожалению, живут этим немногие люди. Тем не менее у нас свои сложности, проблемы. И мы так же при необходимости обращаемся в Министерство культуры или другие инстанции. Наша автономия не означает, что мы абсолютно отделились. Мы состоялись благодаря отдельному существованию. Но дальше надо обязательно общаться, вступать в диалог.

– Сталкивается ли ваш театр, несмотря на автономию, с федеральными законами 83 (об автономии) и 94 (о тендерах), которые большинство деятелей культуры назвали «убийственными»?

– В подобных вопросах я всецело доверяю нашему директору Дашевскому Геннадию Наумовичу – он более осведомлен в этом плане. На мой взгляд, законы, мешающие творческому развитию, – это плохие законы. Законы должны регулировать, чтобы не было воровства, чтобы творчество процветало. А у нас зачастую закон приходится преодолевать, обходить. Тогда зачем он нужен?

– А как вы относитесь к предложению московских чиновников проверять на детекторе лжи людей в творческих учреждениях, которые будут заниматься тендерами?

– Я могу судить об этом только с художественной точки зрения. Я хочу, чтобы у меня были качественные декорации. Вопрос экономии не должен быть вопросом качества. Если приходит человек и говорит, что сделает дешевле, – это не значит, что он сделает лучше. У каждого театрального художника есть и столярные мастерские, и пошивочные цеха, с которыми он привык работать. Мне, например, хочется, чтобы определенный человек пошил костюмы, потому что я знаю, что он сделает это качественно. Я знаю, сколько стоит его работа. Значит, буду искать деньги, чтобы именно этот мастер мне пошил, а не тот, который подешевле. Потому что часто в эту графу «что подешевле» попадают люди непрофессиональные, и театры становятся заложниками некачественного. Поэтому лучше найти деньги либо сократить свои амбиции в творческом замысле, от чего-то отказаться. Пусть это будет минимально, но это будет качественно.

– Бывший директор Театра имени Волкова Борис Мездрич рассказывал, что однажды тендер на декорации выиграла компания, которая занимается изготовлением заборов...

– Это абсурд. Так не должно быть. Но мне кажется, что разум все-таки восторжествует. Просто надо понять, какой театр в нашей стране мы хотим сохранить, и продумать, как он должен развиваться. Нельзя сейчас зачеркнуть все, что было хорошего в российском театре. И в то же время его необходимо реформировать. Поэтому здесь нельзя ни в коем случае суетиться, ломать дрова, идти по пути какого-то отсекания, закрытия отдельных театров, принятия законов, которые мешают развитию театра. Театр является частью культурной жизни – как музей, библиотека, консерватория, выставочный зал. Нельзя превращать его только в место досуга. Конечно, должны быть и антрепризные, и развлекательные спектакли. Но они должны находиться в системе, а не противопоставляться драматическим театрам, которые ведут культурные поиски. Потому что главное в театре – это его специфика. И не надо бояться каких-то сложных произведений в театре.

– Кстати, на ваш взгляд, художественный руководитель должен вмешиваться в хозяйственные дела театра или две ипостаси – худрук и директор – должны четко разграничиваться?

– Это зависит от личностных качеств художественного руководителя. Та схема, которая сейчас предлагается – чтобы пришел некий интендант, человек с экономическим мышлением, на мой взгляд, большое лукавство. Это будет означать, что экономика станет во главе, репертуару придется выживать любыми средствами. А во главе все-таки должен стоять художник. И вокруг него должна складываться команда, которая не обслуживала бы его, а вместе с ним искала компромиссы. Это ни в коем случае не умаляет менеджеров, директоров. Но они должны понимать, что их профессия – не первична. Они должны делать театр, а не определять его художественный уровень. Поэтому здесь обязательно должно быть доверие. Художественному руководителю обрести своего директора, а директору поверить своему художественному руководителю – это большое счастье. Как и обрести своего главного художника, свою труппу и свой театр и создать его. Противопоставлять директора и художественного руководителя – не совсем верно. Но в основе театральной затеи все равно должен стоять художник. У кого-то есть экономическая жилка, кто-то может позволить себе заниматься хозяйственными делами, а кто-то должен заниматься только творчеством.

– Вы говорили, что Петр Фоменко, у которого вы учились, никогда не навязывал своего мировосприятия. Разве это не происходит подспудно в процессе обучения?

– Я имел в виду, что Петр Наумович никогда не навязывал свое художественное представление о мире. Он всегда делился им, чувствуя природу другой индивидуальности. Он может не соглашаться, спорить, но он всегда радуется, что рядом с ним другой человек, иначе творчески мыслящий. Мне кажется, в этом феномен педагогики Петра Наумовича. Он не клонирует «фоменок». Определения – «фоменки», «кудряши», «женовачи» – не совсем точны. Потому что на том или ином курсе работает команда педагогов, и чье именно влияние оказалось сильнее – только время покажет. Сам Петр Наумович любит говорить, что ученики сами потом скажут, у кого они учились. Можно учиться у человека, но не считать его своим учителем.

– То есть преподаватель должен стать своего рода трамплином, от которого будет отталкиваться будущий режиссер?

– Конечно. Для того чтобы в себе воспитывать и культивировать режиссерское мышление, для артистов – развивать и совершенствовать актерскую природу. А дальше все зависит от ребят, от обстоятельств, от того, кто в них поверит, кто окажет содействие. Потому что если не помогать ребятам в развитии, особенно верой в их талантливость, ничего от них не добиться. Не скрою, есть педагоги, руководители, у которых вся система обучения построена на принципе «делай как я», потому что по-другому они просто не могут. В этом случае происходит клонирование, и еще неокрепшие в плане творчества люди начинают копировать своего учителя. Но важна индивидуальность – каждый будущий режиссер должен обрести свою манеру, найти свой стиль работы.

– Насколько для вас важны личные качества человека, с которым вы работаете, или на первый план выходит его профессионализм?

– Сейчас очень удобно скрываться за словом «профессионализм». Для меня есть человек талантливый, парадоксально мыслящий и есть человек неинтересный. У любого случаются взлеты и падения, кризисы. У каждого художника бывает полоса невезения. Но это не значит, что на нем надо ставить крест, говорить, что он непрофессиональный человек. На мой взгляд, быть режиссером или артистом – это судьба, определенное мироощущение. Главное не в том, чтобы будущий режиссер был похож на меня или близок мне, главное – чтобы он был талантлив и интересен. Вкусовщина – это беда и в среде коллег, и в театральной критике. Мы судим – нравится мне или не нравится, я скучаю или не скучаю на спектакле, это первого сорта, а это второго сорта, расставляем по ранжиру. Эта рейтинговая оценочность мышления нас сейчас губит. Вместо того чтобы доверяться спектаклю (если он действительно талантливо сделан, а не является халтурой) и попытаться его разгадать, прочувствовать, описать или зафиксировать его, – мы ставим оценку. Многие, к сожалению, теряют вкус к подлинному театру. Для них слово «успех» становится мерилом театральной жизни, а так не должно быть. Потому что театр живет по собственным, особенным законам. Хорошо, что в последние годы появляется много разных театров – по эстетике, по используемым приемам. Но они должны быть талантливыми и интересными, а не серыми, банальными, скучными. Пусть они будут не такими, как мы привыкли, может, нам не все будет нравиться. Но они должны взрывать обыденность нашего существования и мышления. Разумеется, не за счет уничтожения одного другим, а за счет естественного сосуществования. Ведь классическая музыка не отрицает джаз, а джаз не отрицает рок или просто массовую песню. Должен быть и массовый театр. Почему массовая культура – это обязательно плохо? Однако массовая культура не должна подменять элитарную, в основе которой должна лежать художественная идея, а не уровень дарования того или иного режиссера, артиста, художника.