Деклан Доннелан

– Впервые вы приехали в Россию десять лет назад. С тех пор многое здесь стало другим. Как вы оцениваете перемены в жизни нашей страны?

– Россию я все равно знаю довольно плохо. Девяносто пять процентов времени я провожу либо в Питере, либо в Москве. А ведь Петербург и Москва – два настолько разных города, что кажутся разными государствами. Даже люди другие. Я всякий раз удивляюсь, почему не спрашивают визу, когда переезжаешь из Москвы в Петербург.

Но если оглянуться назад, то, конечно, все, что произошло в России за эти десять лет, потрясает воображение. В эти перемены просто трудно поверить. По-моему, и русским тяжело поверить в то, что это с ними произошло. Невероятно то, как за кратчайшее время вы превратились в самую капиталистическую страну мира... или во вторую самую капиталистическую страну. Это очень необычно. Конечно, я немного преувеличиваю и шучу. Очень трудно отвечать на такие большие вопросы.

– А что именно, по-вашему, изменилось в России?

– В глаза бросаются лишь какие-то отдельные штрихи. Скажем, то количество денег, которое появилось у очень немногих людей, потрясает. Но я не слишком хорошо знаю русскую жизнь. Только то, о чем читаю в газетах. Иногда мне кажется, что главная беда России, как и беда Ирландии, в том, что никто не хочет играть второстепенные роли. Все должны быть примами. Даже бабушка-вахтерша.

Но я снова и снова возвращаюсь в Россию, потому мне очень нравится общаться с русскими. Мои знакомые – милейшие люди. И мне очень хорошо здесь работается. По крайней мере вы пока сохранили уважение к искусству. Правда, одной причиной, по которой мне нравится ставить у вас спектакли, скоро может стать меньше. Я говорю о репертуарном театре. Никто не собирается сознательно его уничтожать. Но существует столько проектов и антреприз, что разрушается само понятие репертуарного театра. Это очень грустно. В других крупнейших городах мира – в Париже, Буэйнос-Айресе или Нью-Йорке – есть ряд неплохих театров со звездами мировой величины. Таких нет в России. Русский театр всегда потрясал не звездами, а ансамблем людей, которые годами играют вместе. И сейчас заметно, как под напором обстоятельств эта театральная система начинает распадаться. Я думаю, что для человека со стороны, для иностранца этот процесс более заметен, чем для тех, кто внутри системы. Грустно наблюдать, как утекают сквозь пальцы огромные богатства, накопленные вашей театральной практикой. Но Москва – это отнюдь не случайный эпизод в моей жизни. Я собираюсь возвращаться сюда снова и снова (если, конечно, позволят финансы, поскольку Москва – очень дорогой город).

– Вы так привязаны к нашей стране, что кажется, будто английский театр «Чик бай Джаул» – ваша законная жена, а московская труппа – милая сердцу любовница…

– Я знаком с довольно странной семьей, где есть муж, жена и любовница. Любовница – очень требовательная и ревнивая дама. Смешно наблюдать, как муж с женой дружно ей врут. Придумывают разные хитрости, чтобы улизнуть из-под ее надзора и побыть немного вместе – уехать куда-нибудь отдохнуть на любовный уикенд. Так что не все так просто как кажется. Одно знаю твердо: я никогда не чувствовал такого единодушия в работе, как с русскими актерами. Поэтому, приезжая в Москву, я всегда ощущаю, что возвращаюсь домой, к себе, к своим.

– А на каком языке вы общаетесь в России?

– К моему великому огорчению, я не говорю по-русски. Актеры же говорят по-английски, прости Господи, еще хуже. Если бы не мой переводчик Дина Додина – я бы утонул. Однако кто бы ни был «женой», кто – «любовницей», сейчас в Москве встретились все мои актеры. Сегодня мы организуем специальный банкет для участников всех моих спектаклей: и английских, и русских. Вдобавок в Москве сейчас гастролирует петербургский Малый драматический. А еще, подозреваю, придут мои балетные актеры из Большого театра, и получится совсем уж куча мала…

– ...И все же кого вы любите больше?

– Только плохие родители выделяют любимчиков. И еще я помню, как в детстве мои папа с мамой постоянно допытывались: кого из них я люблю больше? И я не знал, что ответить. Это очень болезненный вопрос для ребенка. Давайте сойдемся на том, что все они очень разные.

– Можно ли сказать, что британская постановка «Отелло» и была вашим «уикендом с женой» после работы в Москве?

– Это совсем другая история. Я ставил с английскими студентами «Короля Лира», где главную роль играл Нонсо Анози. Он был настолько потрясающим, что мы с моим партнером решили, что под него необходимо поставить «Отелло». И еще несколько студентов из студенческого «Лира» перешли в «Отелло». Это довольно молодая компания.

– Пришлось ли адаптировать Шекспира к молодым исполнителям?

– Нет. «Отелло» настолько потрясающая пьеса, что ее нельзя резать, невозможно менять. Надо сохранять текст, сохранять красоту стиха. Для современных артистов это очень важно. Они так много занимаются кино и телевидением, что разучились читать стихи. Меня и просили поработать со студентами, чтобы обучить их читать белый стих. Это очень трудно. У Шекспира большие мысли и длинные строчки. А дыхание можно брать не тогда, когда хочется, а когда заканчивается мысль. Иначе получится ужасно. Необходим определенный тренинг, чтобы играть Шекспира. И мои артисты с разной мерой затрат этому научаются. К счастью, в России в отличие от Франции форма белого стиха совпадает с английской.

– С тех пор как вы появились в России, у нас вдруг открыли, что Шекспир может быть стремительным и легким…

– Помню, что, когда мы играли «Как вам это понравится» на улице, спекулянты драли за билеты втридорога. Они буквально продавали эту «ночь любви» с шикарным западным брендом, то есть со мной. Я очень благодарен русской публике. И это я говорю искренне. Я даже прощаю тех, у кого звонит мобильный… Нет, вру – этого я не прощаю. Иногда мечтаю, что какой-нибудь зритель выхватит револьвер и прострелит этот звенящий аппарат. Я постараюсь тогда добыть такому герою адвоката. И, по крайней мере, точно приду поплакать над ним в суде.

...Что касается легкости, с какой мои актеры играют шекспировские пьесы… мне всегда страшно смотреть трагедии, которые играют тяжело. Это значит, что трагедию специально утяжелили, чтобы скрыть отсутствие в ней трагического. Шекспир всегда говорит о чем-то очень большом и страшном. Он показывает самые разные стороны любви. А ведь любовь – это очень страшное чувство, очень опасное.

– Я правильно понимаю, ваш «Отелло» – как раз об этой опасности любви?

– Да. И об этом тоже. Шекспир поворачивает тему любви разными гранями в своих трагедиях и своих комедиях. Ведь неверно сказать, что любовь разрушает человека. Но можно сказать, что злобные чувства очень часто пользуются любовью, чтобы завладеть человеком. Когда у Отелло щелкает выключатель, то чем больше он любит Дездемону, тем больше хочет ее уничтожить. Он не может отделить одно от другого. В Анози помимо всего прочего есть еще какая-то удивительная детская невинность. И это замечательно в артисте, играющем Отелло.

– Давно в современном театре Отелло не играл чернокожий артист...

– Тема расизма не самая важная в трагедии «Отелло», но одна из важных.

– С российскими актерами вы ставите Пушкина, Чехова. Вам кажется, что они могут быть вашими проводниками в русской драматургии? Или их труднее втянуть в Шекспира, чем их английских коллег?

– Я не тот режиссер, который с самого начала знает, что он хочет от пьесы. Когда Авиньонский фестиваль попросил меня что-нибудь поставить с французскими актерами, то они предложили Шекспира. А мне не хотелось быть чем-то вроде консультанта-эксперта, который всюду ездит со своим Шекспиром. И я предложил Корнеля. Я могу ставить, только подпитываясь энергией в диалоге с актерами. Потому я и предложил русским актерам Чехова. Хотя Чехов давно такой же английский автор, как Шекспир – русский. Это даже странно, что я до сих пор не ставил Чехова. Он для меня – второй величайший драматург в мире. К сожалению, он мало написал, поэтому все вынуждены обходиться одними и теми же пьесами. Я заранее извиняюсь за то, что хочу ставить Чехова. Понимаю, что мои «Три сестры» вам нужны как дырка от бублика. Так что я ставлю их для себя. Обещаю, потом поставлю что-нибудь более социально полезное. А пока в августе, я надеюсь, мы уедем с актерами куда-нибудь из Москвы, где так трудно сосредоточиться, и начнем работать.

Справка «НИ»

Деклан ДОННЕЛАН родился в Великобритании в 1953 году. Закончил Кембриджский университет. В 1981 году, основал театральную компанию «Чик бай Джаул». Деклан Доннелан ставил спектакли в Королевском национальном театре в Лондоне, в Финской национальной опере, в Американском театре и многих других. Сейчас он является директором Королевского Национального театра. В 1997 году в Малом драматическом театре Санкт-Петербурга Доннелан поставил «Зимнюю сказку» Уильяма Шекспира, а в 2000 и 2003 годах с московскими актерами – «Бориса Годунова» Пушкина и шекспировскую «Двенадцатую ночь». В 2004 году на сцене Большого театра состоялась премьера балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта», поставленного Доннеланом вместе с хореографом Раду Поклитару.