Метаморфозы сна

Выставка охватывает все многообразие взглядов и представляет бытовые, философские, библейские, аллегорические и метафорические аспекты сна. Некоторые работы воскрешают в памяти известные поэтические строки. Так, «Спящая римлянка» (середина 1840-х) малознакомого современной публике Евгения Плюшара кажется материализовавшейся иллюстрацией бунинских строк: «Она спала – луна сияла/ В ее окно, и одеяла/ Светился спущенный атлас./ Она лежала на спине, /Нагие раздвоивши груди,/ И тихо, как вода в сосуде,/ стояла жизнь ее во сне».

Сама же тема замершей, остановившейся жизни проходит красной нитью абсолютно через все выставленные произведения. Не стали здесь исключением и напрочь лишенные мистицизма работы Аркадия Пластова «Юность (Отдых)» (1954) или Евсея Моисеенко «Тишина» (1971). Недаром известный философ и ученый Павел Флоренский утверждал, что «сон – первая ступень жизни в невидимом». Взгляд художника поневоле вторгается в это невидимое и дорисовывает в собственном воображении чудесные и мрачные видения души, сознания и подсознания.

Если хрестоматийный «Спящий пастушок» (1823 – 1826 гг.) Алексея Венецианова, который стал своего рода метафорой сна для первой половины XIX века, демонстрирует сон как «дневных трудов награду» (А. Пушкин), то портреты спящих Елены Гуро (1912 г.) и Надежды Забелы-Врубель (1904 – 1905 гг.), выполненные их мужьями Михаилом Матюшиным и Михаилом Врубелем, словно приоткрывают тайную дверцу в недоступное взору. В изображениях видно, насколько иллюзорна грань между бодрствованием и оцепенением, явью и грезой, жизнью и смертью.

Любимая певица Римского-Корсакова Надежда Забела умиротворена и спокойна, сон словно спасает ее от мучительных переживаний действительности: в первые дни 1902 года проявилось тяжелое психическое заболевание Врубеля, весной 1903 артистка потеряла сына Савву, катится под откос Мамонтовская опера… Портрет Гуро написан, как окажется впоследствии, за год до смерти художницы и поэтессы, что наполняет его сегодня особенным смыслом.

Сгустком таинственного, недосказанного становится нездешней красоты женщина, запечатленная малоизвестным русским художником Василием Берингером («Белая ночь», 1913 г.) Запрокинутая голова, русалочьи волосы, застывшие в сомнамбулическом жесте тонкие кисти… То ли сон, то ли явь, то ли небытие, то ли беспамятство, и невольно в памяти возникают строки Тютчева: «Весенней негой утомлен,/ Я впал в невольное забвенье…/ Не знаю, долог ли был сон, / Но странно было пробужденье…»