Posted 14 октября 2010,, 20:00
Published 14 октября 2010,, 20:00
Modified 8 марта, 02:15
Updated 8 марта, 02:15
Из «Повести временных лет» XI–XII века
«Повесть временных лет» – это начальная общерусская летопись, составленная около 1113 г. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. В ее основу положен летописный свод, начатый еще при Ярославе Мудром в 30-е гг. XI в. и как эстафета переходивший из рук в руки, преображаясь и прирастая. Нестор предпослал очерку истории Руси описание ее земель, рассказал о нравах и обычаях славянских племен. Он использовал переводную византийскую хронику, включил в летопись тексты государственных договоров и, наравне с ними, сказания и легенды. И конечно, дополнил историческое повествование свидетельствами о событиях конца XI – начала XII в.
Передавая свою рукопись молодому преемнику, пушкинский летописец Пимен наставляет его:
…Описывай не мудрствуя лукаво
Всё то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Пророчества и знаменья небесны…
Увы, Григорию Отрепьеву эта наука не пошла впрок. Не затворнический подвиг летописания выбрал он, а политическую авантюру. Но даже усердное монашеское смирение не могло остудить исторических страстей. История с самого начала зарекомендовала себя обращенной в прошлое политикой. Преемник Нестора – игумен соседнего Выдубицкого монастыря Сильвестр – не только переделал заключительную, самую актуальную часть Несторова труда, но и убрал из летописи имя своего предшественника. Этой сильвестровской редакцией «Повести временных лет» мы сегодня и располагаем.
* * *
Какие лета были временные?
Будущим не беременные,
настолько пустые и пошлые,
что выглядели, как прошлые…
А были лета временные,
ременные, вовсе иные:
по спинам хлестали, как вожжи,
и лучше случились бы позже,
а лучше б вообще не случились,
но не случились бы мы –
другими бы получились,
не выползли бы из тьмы…
<Убийство князя="" Игоря="">
В год 945
В тот год сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда1 изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам». И послушал их князь Игорь – пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад, – поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите с данью домой, а я возвращусь и пособираю еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства. Древляне же, услышав, что идет снова, держали совет с князем своим Малом: «Если повадится волк к овцам, то вынесет всё стадо, пока не убьют его; так и этот: если не убьем его, то всех нас погубит». И послали к нему, говоря: «Зачем идешь опять? Забрал уже всю дань». И не послушал их Игорь; и древляне, выйдя из города Искоростеня2, убили Игоря и дружину его, так как было ее мало. И погребен был Игорь, и есть могила его у Искоростеня в Деревской земле и до сего времени.
Здесь и далее перевод
и примечания Д.С. Лихачева
* * *
Что же, отроки Свенельдовы,
совершенно освинели вы?
Разоделись, а мы наги,
как бездомные бродяги,
и хоть ноги уноси –
ведь под ними нет Руси,
только скользконькое то,
что кровищей залито.
И пресветлый князь наш Игорь
туго мыслями задвигал
и повел нас на Древлянь
собирать вторую дань.
А древляне – наши данники
и от нас давно страданники –
съежились, башкой крутя,
ничего нам не даруя:
«Если выжмут дань вторую,
то прискачет третия».
Тут князь Игорь приумолк,
словно в хлев попавший волк, –
там, где строгие рога
все наводят на врага,
ведь глазеночки телят
защищать себя велят.
Там, где был в степи когда-то
городок Искоростень,
думаю, что виновато
бродит Игорева тень.
Да и сам я виноватюсь,
худший из своих врагов.
Весь я стал сплошная затесь
неоплаченных долгов.
Я вообще-то из рысистых
и не жму на тормоза,
но от бабушек российских
отвожу свои глаза.
Долг народу стародавний
в том, что с дедов и бабусь
столько брали мы сверхданей,
но не отдали им Русь.
Месть княгини Ольги
После гибели Игоря
Ольга долгонько молчала,
и на красном своем сапожке Святослава качала,
и крестилась она за него,
хотя был он почти невесомый
и махонький,
на церковные,
только приснившиеся ей маковки.
И тогда заявились под Ольгины очи
древляне-язычники,
голосами своими
такие замшелые и непотребные зычники,
и приплыли они по Днепру не в бадье,
а в ладье, –
здесь тогда не водились еще пограничники.
«Слушай, Ольга,
возьмем тебя замуж за нашего князя древлянского Мала,
а не то мы удавим щенка твоего,
чтоб ты место свое понимала!»
Отвечала им Ольга:
«Ну что ж, ваша речь мне любезна.
Возвращайтесь в ладью,
лягте рядом.
Проспитесь.
Я вас пожалею болезно.
Принесет на рассвете ладью вместе с вами мне челядь.
Вас успеет ладья на плечах,
как допрежь на волнах,
покачелить».
И всю ночь киевляне копали такую глубокую ямищу,
что сравнения с ней
в тех летах временных
по-напрасному я ищу.
Да и всю ту ладью,
с ее воинством пьяным,
кряхтя, опрокинули
и всех этих милейших людей
почему-то из ямы не вынули.
Как не вспомнить о бане, где наша вдова,
показав себя в мести
как женщину сведущую,
подожгла женихов своих голых всю порцию следующую,
как живые дрова,
и послала врагам голубей на дремавшие крыши их стогн,
привязав ко хвостам отoмщающий огнь.
Как вы смеете жаловаться всегда
на безжалостность женщин, мужчины?
Изгаляясь,
насилуя без стыда,
вы жестокости их научили!
Убийство>
И сейчас
там, где женско-мужская война
стены кухонь забрызгала кровью,
топоры поднимает спьяна
неизжитое средневековье.
И, хватая, что есть под рукой в нищете, –
ступку или секач –
во спасение рода,
прячут женщины будущее в животе.
Только в самозащите – свобода.
Так что Ольге простим, что была
ко врагам не особо нежна.
В красоте ее –
воинская осанка.
Вот какая была, как икона без копий, она,
наша первая русская христианка!
<Похвала княгине="" Ольге="">
В год 969
Через три дня Ольга умерла, и плакали по ней плачем великим сын ее, и внуки ее, и все люди, и понесли, и похоронили ее на открытом месте. Ольга же завещала не совершать по ней тризны, так как имела при себе священника – тот и похоронил блаженную Ольгу. Была она предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она ведь сияла, как луна в ночи; так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи; были тогда люди загрязнены грехами, не омыты Святым Крещением. Эта же омылась в святой купели, и сбросила с себя греховные одежды первого человека Адама, и облеклась в нового Адама, то есть в Христа. Мы же взываем к ней: «Радуйся русское познание Бога, начало нашего с ним примирения». Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее и восхваляют сыны русские – свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь.
* * *
И когда умирала Ольга,
и, по счастью, во сне умерла,
по ней плакали долго-долго
наши первые колокола.
Она сбросила первой одежды,
она первая смыла грехи.
В ней и первые были надежды,
в ней и первые были стихи.
Все травинки и птицы запели,
когда Ольга, отныне чиста,
вновь родившаяся в купели,
облеклась в женский образ Христа.
Провозвестница христианства,
чья душа не вместилась в груди,
нам ее подыскало пространство –
то, что было еще впереди.
Она людям открыла дорогу,
но для чисто отмытых ступней,
и всегда, когда молимся Богу,
неосознанно молимся ей.
<Похвала Крещению="">
Отрывок
В год 988
…вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошли в воду и стояли там один до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И видна была радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ…
Похвала>Похвала>
* * *
Русь вошла по грудь, по сердце в воду
на своем Крещеньи, как в природу.
Забирали из семей младенцев,
чтоб из них содеять книгочтенцев.
Матерям не всё было понятно:
дети-то вернутся ли обратно?
И с пустым объятьем распростертым
матери рыдали, как по мертвым.
Но вернулись ведь – их спутать не с кем! –
Гоголем, Толстым и Достоевским…
* * *
Когда отданы были <дети лучших="" людей=""> в учение книжное, то тем самым сбылось на Руси пророчество, гласившее: «В те дни услышат глухие слова книжные, и ясен будет язык косноязычных».
Из <«Похвалы Крещению»="">
Когда и в наших временах
из ползунков-младенцев
иной Владимир Мономах
содеет книгочтенцев?
Нельзя купить за деньги слух,
в пух даже раскошелясь,
и слышат ли все те, кто глух,
книг мудрый шелест?
Самодовольно стеб язвит
тех, кто не имут слуха,
и ясен ли сейчас язык
косноязычных духа?
<О половецком="" набеге="">
Отрывок
В год 1093
Это Бог напустил на нас поганых, не их милуя, а нас наказывая, чтобы мы воздержались от злых дел. Наказывает он нас нашествием поганых; это ведь бич его, чтобы мы, опомнившись, воздержались от злого пути своего.
* * *
Что-то нас в себе самих напугало.
Тянет снова на великодержавность.
«Но Господь-то напускал на нас поганых,
чтоб не стали мы подобны, воздержались».
Может, в лагере набитом Соловецком
на замшелом, столько видевшем граните
размышлял с таким подходом несоветским
двадцатидвухлетний Лихачев Митя.
Может, так он размышлял намного позже,
когда в летописи древней вдруг наткнулся
на слова, какие были не похожи
на работы студентов его курса.
Академик не забыл зрачки наганов –
тех, в которых не светилась к людям
жалость.
«Но Господь-то напускал на нас поганых,
чтоб не стали мы подобны, воздержались».
Побеждать возможно словом и улыбкой,
веря только человеколюбью.
А держава получается великой
не размером, а своей душевной глубью.
Позабытые в учебных программах,
те слова под кожей жили, продолжались:
«Но Господь-то напускал на нас поганых,
чтоб не стали им подобны, воздержались».
* * *
Книги,
вас молю –
не умирайте!
Не поможет Бог неумной рати.
Шелестом страниц передается
мощь отваги,
мудрость полководца.
Но пускай не к войнам и не к бунтам
пальчики детей ползут по буквам,
а туда, где миром правят книги,
только не тираны и барыги.
Книгу лишь открыть – и по-простому
можно подойти ко Льву Толстому
и спросить, как дальше жить на свете,
и услышать, может быть, в ответе:
«Это лучше знаете вы, дети».
Шелестите, книги, шелестите
и за леность вас читать
простите.
Что же мы тогда за человеки,
если скучно нам в библиотеке,
там, где книги нежные, живые
с шелестами всех полей России.
Евгений ЕВТУШЕНКО
О>«Похвалы>дети>