Posted 14 июня 2007,, 20:00
Published 14 июня 2007,, 20:00
Modified 8 марта, 02:17
Updated 8 марта, 02:17
Эммануил Виторган: "Мы всегда знали, что самое ценное - это люди"
– Вам принадлежат слова о том, что «Счастье этой жизни – в общении». В этом смысле время, когда вы, приехав из Ленинграда в Москву с молодой красавицей женой Аллой Балтер, начали служить в Театре имени Станиславского, жили в знаменитом общежитии на Смоленской площади, куда приходил весь цвет московской культуры, наверное, было самым счастливым временем вашей жизни?
– Да, это общежитие славилось тем, что там было очень много интересных людей. До нас там жил драматург Миша Рощин со своей супругой актрисой Лидой Савченко. А гостей в этой квартире всегда было очень много, и гостей потрясающих: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава… Мне очень жаль, что мы приехали в эту квартиру позже, и я не присутствовал при этом. Потому что я многое бы мог понять в этой жизни. Но от этих людей нам в наследство остался особый воздух квартиры – воздух поэзии. Мы с Аллочкой всегда старались не быть одни, потому что всегда понимали, что самое ценное – это люди. Так было и в Ленинграде, и в Москве.
– Чем был вызван ваш переезд в Москву? Ведь вы служили в Театре Ленинского комсомола, работали в спектаклях Товстоногова – о чем еще можно было мечтать?
– Я не мог не уехать. Потому что ради Аллочки я ушел из семьи. Это самый большой грех в моей жизни, но без Аллочки я быть не мог. Моя первая супруга просто попросила, чтобы мы уехали, потому что мы в Ленинграде очень часто появлялись на экране с Аллочкой, а у меня росла дочь. И это было для нее очень болезненно. И мы решили уехать. Георгий Александрович приглашал нас в труппу БДТ, но когда понял, что решение наше окончательное, сказал, что даст нам рекомендательное письмо в любой театр Москвы. И он действительно дал нам это письмо, и такое, что мы, зная, как хорошо он к нам относится, даже и не предполагали, что так хорошо…
– О Товстоногове известно, что он был человеком сложным. Говорили, и не раз, о его потрясающей ревности к чужой творческой самостоятельности, не будем говорить о конкретных примерах…
– Да. Не будем говорить о Сергее Юрском и других.
– Но ведь и в вас есть режиссерская жилка, вы же ставили спектакли?
– Ставил. Но редко. И не у Товстоногова. Я ставил у Гончарова, который тоже очень ревниво относился к таким инициативам в своем театре, но меня благословил на это. Вообще, для меня загадка, как эти два человека, воспитавшие такое количество режиссеров – ученики были у обоих, не оставили себе преемников. Но я вам должен сказать, что я их не осуждаю. Это великое поколение режиссеров. Великое! Я же себе лишь позволял пробовать заниматься режиссурой. Но – повторюсь – крайне редко. Для Аллочки. Это совсем другая профессия. Однако вернемся к письму Товстоногова. С этим письмом мы поехали в Москву, выбрав Театр Моссовета, но, к сожалению, когда мы приехали, оказалось, что Завадский (Юрий Завадский, худрук театра. – «НИ») заболел. Он болел очень долго, а без него никто ничего не мог решить. Время шло, и нас уговорили прийти работать в Театр имени Станиславского. Там нам временно дали общежитие, сказав, что вскоре дадут квартиру. У нас с Аллочкой была комната 16 или 18 метров… Наш сын Максим родился и прожил в этом общежитии «за шкафом» до первого класса школы. Иногда он выглядывал из-за шкафа и спрашивал: «А почему это папа маму кусает?» Мы терпеливо ждали обещанной нам квартиры, но руководство театра об этом обещании забыло. А характеры у нас с Аллочкой такие, что мы никогда ничего не требуем. Но когда Максиму надо было идти в школу, мы пришли к директору театра и сказали: «Как вам не стыдно!» Он очень удивился, что у нас до сих пор нет квартиры, и нам дали квартиру. Она была далеко, так далеко, что там даже еще не построили школы, и мы ее обменяли на замечательную квартиру поближе к театру, на Краснопресненской набережной, с потайным коридорчиком внутри квартиры, о назначении которого меня спросил сын. Я объяснил Максиму, что в коридорчике этом прятался дедушка Ленин. И он вырос с ощущением важной исторической миссии нашей квартиры…Что касается вашего вопроса, то мы сегодня продолжаем этот способ нашего жития – общение, общение, общение… Продолжает существовать Виторган-клуб, который мы когда-то с Аллочкой сделали. Мы арендуем зал в Доме актера и встречаемся с людьми. Моя сегодняшняя супруга Ирочка – человек очень общительный. Она такая… «старшая пионервожатая». Она похожа на Аллочку, в ней есть та же чуткость, умение понять, тот же интерес к чужой душе. Я знаю, что она очень трепетно относится к памяти Аллочки, бывает у нее на кладбище даже и без меня. Она понимает, что быть женой артиста – это большое мужество, ведь профессия наша требует очень многого от человека, рядом с тобой находящегося…
Фото: ИТАР–ТАСС
– Раз уж вы коснулись профессии... Вы человек глубоко культурный и светлый, при этом часто и с удовольствием играете людей порочных. Объясните, в чем преимущество порока перед добродетелью?
– Вы, наверное, сами заметили, что и писатели, и драматурги, и сценаристы выписывают так называемых отрицательных персонажей лучше, чем положительных. Потому что у них мясистая жизнь. Большинство жизней, которые я прошел, я пытался дотянуться до материала. А это лучше, чем вытягивать за уши, а было и такое. Я отказывался от положительных ролей, от очень многих, особенно раньше, когда положительный герой не понимал даже, откуда дети происходят.
– Наверное, этот интерес к истинной, неотлакированной жизни был в основе вашей дружбы с Володиным и Вампиловым, лучшими драматургами вашего времени?
– Вы знаете, я ведь ставил спектакль по стихам Володина: «Стыдно быть несчастливым». У него потрясающие стихи! Потрясающие! И всю свою жизнь, более 30 лет, что мы с ним знакомы, всегда, в каком бы я состоянии ни был (а я, как нормальный человек, бываю в разных состояниях), читаю его стихи. У него была потрясающая судьба. Он все время был «прикрыт»: ничего не разрешали ставить, он все писал «в стол».
– Почему?
– Почему? Хорошо бы спросить у тех, кто это запрещал. Володина «родил» Георгий Александрович Товстоногов, поставив его «Пять вечеров». А потом, в свою очередь, Володин и Розов «родили» «Современник». Ну, естественно, с Олегом Николаевичем Ефремовым и группой артистов. С Александром Моисеевичем Володиным я познакомился через Аллочку. Он увидел ее на улице и подошел знакомиться, она была очень красивая женщина. Но дело не только в этом. У нее в лице была та глубина, которая его так привлекла. Уверен, что, узнай Володин, что Аллочка бухгалтер, вряд ли он бы продолжил знакомство. Он обрел в ней человека своей группы крови. А она уже познакомила его со мной. Он был потрясающе интересным человеком. Патологически скромным. Бесконечно талантливым. Очень пьющим. Я знал немногих таких людей, потрясающе талантливых, которые отдали нашему государству все, воевали за него, отдали ему свой талант, а не получили от него ничего. Такими были и Володин, и Светлов.
– Может быть, это закономерно для поэта?
– Это закономерно для нашего государства. Такое впечатление, что это продолжается. Но, очевидно, такова Россия, и ее не изменишь.
– Верите ли вы в то, что Россия войдет в новое общество страной, населенной образованными, умными людьми?
– Мне хотелось бы в это верить, но я, к сожалению, сомневаюсь. За это двадцатилетие неимоверное число талантливейших людей вынуждены были покинуть государство, свои институты. Думаю, что вернуть это все крайне сложно. Дай Бог, если это случится при моих внуках.
– Вам пришлось терять самых близких людей…
– Когда Аллочка умирала, а умирала она долго, мучительно, от рака позвоночника, и ей приходилось давать наркотики, потому что боли были страшные, я перевез ее из московской клиники за город, чтобы она могла видеть из окна деревья. И она уже редко узнавала меня. А когда узнавала, так радовалась…
Потом я долго не мог найти памятник. Все было не то. И могила Аллочки стояла без памятника, и за спиной моей уже шептались… И однажды случайно с другом я зашел в одну мастерскую, и там увидел то, что мне нужно, но работа не продавалась. Я уговаривал каждый день, несколько месяцев. В конце концов мне ее отдали. В ней есть что-то удивительно близкое Аллочке, в этой работе. Эта чистота ее, мудрость женская, открытость миру. И желание понять. Любого. Она всех людей видела не такими, какие они есть, а какими они хотели бы быть, должны были бы быть. Снималась у каких-то бездарных режиссеров, я говорил ей: не надо, неужели ты не видишь? А она: «Он не такой, он еще раскроется». В каждой душе искала чуда…
Приходите на спектакль. Он – о том, как я живу последние шесть лет. Без нее.
СПРАВКА
Актер Эммануил ВИТОРГАН родился 27 декабря 1939 года в Баку. В 1961 году окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. С 1961 по 1963 год работал актером Театра имени Пушкина в Пскове. Затем играл в Театре драмы и комедии и Театре имени Ленинского комсомола в Ленинграде. В 1971–1982 годах был актером Театра имени Станиславского в Москве. Затем два года играл в Театре драмы и комедии на Таганке. С 1984 года – актер Театра имени Маяковского. В 2006 году ушел из театра, но продолжает играть в спектаклях, в которых был занят ранее. Участвует в антрепризных постановках. С 1962 года снялся более чем в семи десятках фильмов. Наиболее яркие роли сыграл в фильмах «И это все о нем» (1977), «Благочестивая Марта» (1980), «Ларец Марии Медичи» (1980), «Чародеи» (1982), «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» (1992), в сериале «Бедная Настя» (2003). Народный артист России (1998).