История одной дуэли

Своего героя Леву Одоевцева писатель Андрей Битов назвал в продолжение давней литературной традиции – «героем времени». Дал ему княжеское происхождение, наследственную – через деда и отца – связь с русской литературой (герой работает в Пушкинском доме и пишет диссертацию по русской словесности). Наконец, дал ему собственный возраст: в 27 лет писатель начал роман, работа над которым растянулась на семь лет, а первое издание выйдет в России только в 1987-м перестроечном году.

«Люди рождаются и живут непрерывно до двадцати семи лет и в двадцать семь умирают. К двадцати семи годам непрерывное и безмятежное развитие и накопление опыта приводит к такому количественному накоплению, которое приводит к качественному скачку, к осознанию системы мира, к необратимости жизни», – с некоторым вызовом бросает в зал исполнитель роли Левы Одоевцева пассаж из его статьи, посвященной Пушкину, Лермонтову и Тютчеву, а точнее – анализу трех стихотворений, написанных поэтами именно в двадцатисемилетнем возрасте. Этими словами начинается одна из лучших сцен спектакля – сцена, где умозрительные размышления о Тютчеве, Пушкине, Лермонтове обретают сценическую наглядность. Фразы стихотворений читаются внахлест, ими обмениваются как ударами шпаг, «Пушкин» и «Тютчев» застывают в позе дуэлянтов, направив друг на друга шпаги-рукописи…

Похоже, исполнителям «Пушкинского дома» возрастное совпадение с героем Битова дорого не меньше, чем было дорого Леве Одоевцеву его совпадение с великими поэтами, а писателю Андрею Битову – со своим героем. И оно (это совпадение), куда значимее, чем разделяющий роман и спектакль полувековой опыт российской жизни.

Метания Левы Одоевцева, его отношения с родителями, его любовные переживания, его поиски смысла жизни и попытки понять себя самого стали главным содержанием гитисовской постановки. Опустив все авторские отступления и комментарии, все «метатекстовые» уровни романа, перетасовав порядок развития сюжета, создатели спектакля ставят точку там, где у Битова только запятая. Спектакль, определенный как «следственный эксперимент», заканчивается дуэльным выстрелом в зале Пушкинского дома и телом на полу. Нет ни воскрешения Левы Одоевцева, ни его героической борьбы по ликвидации последствий разгрома на рабочем месте. Как нет всех вставных новелл и авторских отступлений-комментариев. Спектакль разбит на три акта, каждый из которых посвящен какому-либо аспекту жизни Левы: «Лева и его семья», «Лева и его любимые женщины», «Лева и его душевные борения».

Самого Леву играют практически все исполнители, занятые в спектакле (каждому достается какая-то одна ипостась Левы – Лева-влюбленный или Лева-нелюбящий, Лева-сын или Лева-внук, Лева-соглашатель или Лева-дуэлянт), а единственная исполнительница сыграла мать героя и всех его трех женщин – Фаину, Альбину и Любашу.

Легкие абрисы четырех деревянных шкафов создают на сцене то летучий интерьер дома Одоевцевых, то телефонную будку, то музейные витрины… Декорации скользят по сцене, и также легко и экономно скользя по тексту, молодые исполнители выстраивают романные перипетии и кадрируют смену душевных состояний своего героя. Тема инфантилизма, раскрытого Битовым, как главная черта поколения 1950-х, в постановке нынешних студентов опознается и как примета дня сегодняшнего.

Чуть путаясь в философских и литературных рацеях Левы Одоевцева, его душевную смуту, неустойчивость, возможность поворотов самых непредсказуемых – от подлости до подвига, – студенты-режиссеры понимают и передают с каким-то сочувственным пониманием. Можно сказать, что они проверяют героя Битова собственным опытом, так же как осознают свой опыт, соотнося его с романным.

Может быть, лучшим эпиграфом к этой богатой стихотворными реминисценциями и цитатами постановки, стало бы четверостишие Беллы Ахмадулиной:

Скажи им, что пора обедать,

Вели им хоть на час забыть

О том, чем им так сладко ведать,

О том, чем мне так страшно быть.