Режиссер Валерий Фокин

– Валерий Владимирович, сегодня средний возраст худруков в Москве – 67 с половиной лет. А вот раньше, когда руководителями назначали молодых, сорокалетних, как вас на пост худрука Театра Ермоловой, казалось, все было хорошо…

– Мы – непредсказуемая страна и шарахаемся из одной крайности в другую. То негласно считается, что худрук должен быть не моложе 50 лет. То, как сейчас, что режиссер должен быть не старше 16 лет. А если старше, то отойди и не мешай прогрессу. То и другое – идиотизм чистой воды. Кто-то способен руководить театром и в сто лет. И слава богу, что такие примеры есть! А кто-то вообще к этому делу непригоден от природы. Можно быть прекрасным режиссером, но слабым руководителем. Можно быть очень средним режиссером и прекрасным худруком. Быть худруком – редкий дар. Тут требуется и воля, и характер, и художественная идея (идея – самое важное, без нее никак)… Требуются также и дипломатические способности, чтобы этой своей идеей увлечь остальных. Когда меня назначили руководителем Театра Ермоловой, мне было тридцать шесть. Тогда это было неслыханным шагом: театр отдали под начало какому-то мальчишке! Сколько было шипения вокруг! Хотя к тому моменту я уже долго работал в «Современнике», у меня за плечами было энное количество спектаклей. В назначении худруком – дело не в возрасте, а в опыте. И этот опыт можно уже к тридцати приобрести, а можно и к пятидесяти все ходить в дебютантах. Режиссер, которому позволяют создать театр на новом месте, – история редкая и отдельная. Обычно ты приходишь в давно сложившийся коллектив, и этих людей тебе надо обратить в свою веру, повести в новом направлении. Притом что у тебя в руках нет практически никаких средств воздействия: никого не можешь уволить, никого не можешь заставить. Ты должен понять: кто еще способен и хочет работать, а кто уже нет. Должен найти общий язык со стариками, наладить отношения со средним поколением, с молодыми… Тогда, в Театре Ермоловой, мне часто не хватало гибкости, мудрости. Я шел напролом там, где сейчас использовал бы какой-нибудь обходной маневр. Я был стратегически – до сих пор в этом уверен – полностью прав, а вот в тактике часто ошибался. Я тогда верил в перестройку и считал, что все мою веру разделяют. Верил, что все должно перемениться и преобразиться сейчас и разом… А театр – искусство консервативное по природе. Он сопротивляется любому быстрому наскоку. И это надо учитывать. Придя в Школу молодых лидеров, открытую при Центре Мейерхольда, я объяснял ребятам, что приходить в театр с желанием все немедленно поменять, взорвать и всех выгнать, – значит изначально обречь себя на поражение. Надо уметь вести диалог. Особенно в нашей ситуации, когда у руководителя связаны руки.

– Вы не раз говорили о необходимости контрактной системы в театре, были инициатором возвращения системы переаттестации… Это все шаги в направлении «развязывания рук» руководителям театров?

– Надо понимать, что возвращение переаттестации – мера важная, но временная, переходная. Это необходимый этап для введения контрактной системы. А без введения контрактов, я убежден, наш театр не выживет. Но в театре надо поспешать медленно. Для контрактов необходимы социальные условия и социальные гарантии, которых у нас нет. Много говорят о руководителях театра, которым пора бы уйти… Есть такие, и вроде все очевидно… Одно «но». У нас нет возможности проводить человека на пенсию красиво, проводить хорошо. У нас делается это всегда через скандал и прочее безобразие. Это касается и политиков, и худруков, и артистов. Я помню, как мы разговаривали с Петером Штайном и он рассказывал, как мечтает о пенсии, до которой уже недолго. Я спросил: «Что же ты будешь делать?» – «О, у меня уже на три года вперед все расписано, где и что я должен ставить…» Человек в Европе мечтает об уходе пенсию… У нас пока такое немыслимо. У нас на пенсию пока элементарно не проживешь. И это тоже надо учитывать, если мы хотим оставаться людьми, а не шакалами. Это вопрос отдельный, острый, болезненный. И он затрагивает не только театр, но все сферы нашей жизни. Сейчас же важно, чтобы люди постепенно привыкли к мысли о контракте. Потому что психологически, если ты всю жизнь проработал в другой системе, очень сложно на контракт перестроиться. На это нужно время. Переаттестация на этом этапе может помочь. В Театре Ермоловой у нас была переаттестация, и проходила она всегда бурно. Конечно, важно, чтобы в самих театрах к ней отнеслись неформально. Понятно, что тут переаттестовывает человека худсовет и есть элементарное: ты проголосуешь за меня, а я – за тебя… Но это зависит от атмосферы в конкретном коллективе, и не в первую очередь – от худрука.