Актер Александр Абдулов

– Александр Гаврилович, вы уже нашли название для своей картины?

– Пока нет. По смыслу больше всего подходят «Выкидыш» и «Выкрест».

– Это буквально или фигурально?

– Герой фильма действительно выкидыш – его отец погиб, а мать была тяжело ранена при научном эксперименте и умерла от болевого шока, потому что согласилась на преждевременные роды без анестезии. Это было в середине 50-х годов ХХ века. А выкрест он, конечно, фигуральный – это человек, который меняет систему ценностей, когда все, во что он верил раньше, идет прахом. Мне интересно сыграть эту разительную перемену, когда интеллигентный ученый, физик, университетский профессор превращается в одержимого...

– Почему это с ним происходит?

– Потому что рушится его мир. Наука загибается, друзья бегут за границу, его учеников и любимую женщину убивают, а его самого хотят упечь в шарашку.

– В шарашку? Шарашки были при Сталине, а ваш герой, как вы сказали, родился в пятидесятые годы...

– А вы уверены, что сейчас их нет?

– Чтобы наши ученые работали в заключении? Уверен, что нет.

– А я не уверен.

– Да вы фантазер.

– Конечно. Какое же игровое кино без фантазии? С другой стороны, как знать... Четыре года назад я написал в сценарии про зомбированных собак, а недавно по телевизору передали, что американцы закончили опыты по зомбированию животных и перешли к зомбированию человека в военных целях.

– Какие еще чудеса ожидают нас в вашем фильме?

– Тут мы дали волю воображению. В нашей шарашке сидит француз, который выдерживает любой электрический ток, и китаец, который в огне не горит.

– А в воде тонет?

– Скоро увидите. Причем в исполнении Кости Цзю.

– Уж не хотите ли вы сделать из Кости нашего Чака Норриса? Из него получился бы очень крутой Уокер...

– По-моему, у Кости есть для этого все данные.

– Знаете, что говорят про Норриса? Что если Чак попадает в воду, то не Чак мокнет, а вода чакнет. А про Костю после вашего фильма будут говорить, что если Костя попадает в пламя, то не Костя воспламеняется, а пламя костенеет. От ужаса, естественно.

– У нас в сценарии свои шутки. Когда шарашкино начальство видит несгораемого китайца, оно говорит: «Знали б мы раньше, что такое возможно, хрен бы американцы во Вьетнаме со своим напалмом что-нибудь сделали...»

– А я было подумал, что вы совсем всерьез снимаете...

– Если совсем всерьез, зритель со скуки помрет. У меня два ориентира – фильмы про Индиану Джонса и про Джеймса Бонда в исполнении Коннери. У него, как вы знаете, с чувством юмора все было в порядке.

– Индиана и бондиана сразу – это лихо. Над чем же работают в вашей шарашке? Супероружие небось изобретают?

– А как же! Если герой метит в сверхчеловеки, должно же у него быть сверхоружие!

– И как оно действует?

– Наносит тепловой удар с любого расстояния. Допустим, какая-нибудь гора заслоняет вам вид на море. Наводите на нее аппарат, нажимаете на кнопочку, и р-раз! вместо горы – чудный морской пейзаж.

– А если кто-то заслоняет вид на теплое место?

– Для моего героя это мелковато. Вот вызвать ураган или землетрясение в назначенном месте – другое дело. В одном эпизоде он спрашивает заказчиков: «У вас в Индонезии никого нет?»–«Никого».–«Ну, тогда смотрите». И тут же Индонезию сносит чудовищное цунами.

– Что говорят ваши научные консультанты о возможности создания такого аппарата?

– Когда наш художник показал в Институте физики его чертежи, сделанные по моим наброскам, один доктор наук ему сказал: «Немного доработаем – и Нобелевскую пополам». Оказывается, они разрабатывали лазер с ядерным надувом. Не знаю, что это такое, но звучит красиво.

– Может, в вас действительно пропадает изобретатель? Какие у вас отношения с техникой?

– Помню, в детстве я любил втыкать шпильки в розетки и смотреть, как железо краснеет, а потом белеет. Но вообще мне интересна не физика, а психика. Человеческие характеры.

– Психически и физически ваш герой напоминает инженера Гарина. Впрочем, ученый безумец – самый популярный в кино тип ученого.

– Конечно, мы отталкивались и от Гарина, и от доктора Но, и от других одержимых, но, надеюсь, создали оригинальный сценарий.

– Второй популярный тип ученого на экране – чудак, чьи изобретения используют во зло.

– Есть у нас и такой – приемный отец и учитель героя. Он думает, что изобретает на благо общества, а герою тепловой аппарат нужен для захвата власти над миром.

– Героиня у вас тоже есть?

– А как же. Все как положено. Красавица, любительница приключений. Еле нашел актрису. Просто беда какая-то с бабами. Есть талантливые, но некрасивые, есть красивые, но бездарные, но так, чтобы то и другое вместе... Я уж Милу Йовович стал уговаривать, но она только через два года освободится. В Польшу хотел поехать на кастинг, но вовремя вспомнил про Евгению Крюкову.

– Она недавно ведьму сыграла – самая пара для одержимого изобретателя.

– Она его выбирает не потому, что он одержимый, а потому, что он другой. Он же ей не что-нибудь предлагает, а целый мир.

– А она хочет стать владычицей морскою, да чтобы золотая рыбка была у нее на побегушках?

– Она идет с ним до определенного момента, пока не понимает, что он заигрался и уже не может остановиться.

– Что вы готовы считать успехом фильма? Шум в прессе или кассовые сборы?

– Однозначно, сборы. СМИ все равно напишут так, как напишут. Когда я снимался в «Мастере и Маргарите», меня спрашивали, не было ли какой чертовщины на съемках, а я отвечал, что чертовщина начнется после того, как фильм покажут по телевизору. И в самом деле, после премьеры наступил настоящий бал Сатаны...

– Вы, как я слышал, недавно пострадали от «желтой» прессы.

– Дважды, черт бы их побрал! Один раз в Самаре после премьеры «Женитьбы» – сумасшедший был прием, зал просто выл от восторга, как в лучшие времена «Юноны» и «Авось». А у Саши Захаровой день рождения. Устроили самарцы вечер в нашу честь. Подошла ко мне девушка, пригласила потанцевать. 37 градусов жары, мы все никакие, но отказываться неудобно, и я пошел. Кто-то нас сфотографировал, дал подпись «Пьяный разврат Абдулова» и якобы прямую речь этой девочки, что я де к ней приставал. Так она, прочитав эту публикацию, прислала мне заверенное письмо, что ничего подобного не говорила. Сволочи, одно слово. Хорошо, что жена у меня умница, все понимает. А в другой раз после моего дня рождения в ЦДЛ в полвторого ночи наскочили на нас с Ярмольником два папарацци и давай щелкать. Мы их взяли за фотоаппараты и потребовали уничтожить снимки. Один стер, другой нет. И что, мерзавец, придумал – дал свою фотографию с кровью на лице и написал, будто мы били их ногами. Да у меня двадцать свидетелей, что никто их не бил! Сам он себе нос расковырял и по лицу размазал. В конце концов, мне это как мужику обидно – если бы я его действительно избил, черта с два бы он у меня до редакции добрался, разве что до больницы на «скорой». Да ну их к бесу!

– Кстати, о женах и любовницах...

– И вы туда же?!

– Нет, я фигурально. У вас три профессиональных увлечения: сцена, кино и телевидение. Кто здесь жены и кто любовницы?

– Театр – это жена, а остальные – любовницы, менее или более любимые в разные периоды жизни. Понимаете, я не люблю пустоты в своей жизни. Захаров ведь не может каждый месяц ставить для меня спектакли. Новый спектакль – раз в год, раз в два года... Хочешь не хочешь, возникают пустоты. Их надо заполнять. Тут и появляются кино, театр, антрепризы... Но я заполняю пустоту своей профессией, а не иду в бизнес, не торгую булочками или памперсами. Хотя за первые три месяца жизни моей дочки я понял, что если кому-то надо поставить памятник, то это изобретателю памперсов.

– А ваша режиссура – тоже средство от пустоты?

– Режиссура – это не профессия, это состояние души. Причем засасывающее. Я же после «Бременских музыкантов» дал себе зарок никогда больше ею не заниматься, чтобы не переживать еще раз весь этот ужас. И не удержался. Но уж сейчас я хотя бы постараюсь избежать ошибок, которые сделал тогда.

– Вам не чужда самокритичность?

– Я же нормальный человек и понимаю, что на ошибках учатся. Теперь у меня каждый кадр заранее продуман, и не просто продуман, а нарисован. Комикс можно издавать!

– Классная идея. В Америке фильмы по комиксам делают, а мы будем комиксы по книгам.

– Я о другой книге думаю – воспоминания хочу написать. Столько встреч было интересных, не забыть бы. От Киссинджера до Жаклин Кеннеди и Параджанова...

– А я подумал, вы американцев не любите.

– Одних люблю, других нет. Когда Артур Миллер подвел ко мне человека познакомиться и сказал: «Это Генри Киссинджер», у меня руку свело, которую я ему уже протянул...

– А от появления Жаклин Кеннеди у вас ничего не свело?

– Если бы это произошло в моей жизни пораньше, то могло бы свести меня с ума. Но я все равно был счастлив, что такая ослепительная женщина зашла ко мне в гримерную после спектакля. Не думаю, что многие американские актеры могли бы этим похвастать. Я, между прочим, нашел ход для книги мемуаров – обращение к отцу. Он ведь всегда был для меня главным судьей. И вот я, обращаясь к нему, говорю: «Как жалко, отец, что ты с ними не познакомился!»

– А сейчас, как я понимаю, главный человек для вас – дочь?

– После ее рождения у меня начался новый этап в жизни. Полная переоценка ценностей. Я по-другому стал относиться к работе, к людям, к семье... Друзья говорят: «Саня, давай загуляем!», а я к Женьке. Это чудо какое-то...

– Это чудо называется «поздний ребенок».

– Все-то вам надо назвать...

– Профессия такая. А вам все надо сыграть. Художника вот сыграли в «Веселых похоронах», теперь физика будете изображать. Нелегко вам будет после Баталова и Смоктуновского в «9 днях одного года». Лучше их пока никто физиков не сыграл.

– Кто ж говорит, что будет легко? Пока вот общаюсь с физиками, наблюдаю, а там посмотрите сами. Съемки вот-вот начнутся.

– Много будет побоищ в фильме?

– Как в «Пёрл-Харборе». С побоища и начнем. С охоты на браконьеров. С вертолетами, с бомбежкой...

– У вас такой большой бюджет?

– Не такой большой, как у «Терминатора», но большие люди помогают.

– Неужели сам Шварценеггер?

– Не совсем Шварценеггер, но тоже губернатор. Астраханской области. У нас с ним общий интерес – мы оба хотим показать, как разделываются с браконьерством.

– Навсегда разделываются?

– Куда там... Когда «Пёрл-Харбор» кончается, один из терминаторов говорит: «Ну, больше они сюда не сунутся». Другой ему отвечает: «Да нет. Это только до следующей субботы». А там все по новой. Так вот и живем...