Порок и красота

Поначалу, когда только входишь в зал, черно-белые образы Штайница производят мощное впечатление. Наркотический угар, черная месса, садизм и мазохизм – будто тебя допустили в богемный нью-йоркский клуб (где, собственно, наш герой и черпал вдохновение) в разгар оргии. Шуточное ли дело: создавая вполне себе модную фотографию (с выверенными позами моделей и антуражем), Штайниц так «наводит тень на плетень», что каждый его снимок – даже самый невинный – это пощечина морали. Вот из лимузина в черноту ночи буквально вываливаются голые модели в масках. В другом месте позирующая модель превращается в проститутку – а все от того, что рядом стоит конкретного вида сутенер. Под гримом, который больше напоминает посмертную маску, уже непонятно, кто запечатлен: нимфетка или старуха, эксцентричная дама или трансвестит.

Если верить биографической справке, Штайницу – 41 год. У нас бы он еще за «молодого» сошел. Но организаторы выставки всячески подчерчивают его глубокую связь с американским андеграундом 1970-х – начала 1980-х годов. Времени, когда Энди Уорхол смикшировал клубную и арт-сцены. Как известно, плох тот американский художник, которого не одобрил Энди. Штайниц вроде как тоже удостоился благословения от этой иконы. Впрочем, даже если фотограф не входил в уорхоловский клан, он вынес из поп-арта главное – бунт против устоявшихся норм, в том числе и против образа художника как «производителя красоты».

С красотой у Штайница свои счеты. Он расправляется с нею на ее же территории руками (скорее телами) ее служителей – берет супермоделей, чтобы изобразить похоть и пляски смерти. Так, разодетая красотка усаживается на осла, под глазами черные круги, по скулам течет краска. Каждый портрет в исполнении Штайница – это настоящий подарок советским критикам капитализма: загнивание, как говорится, налицо и на лице. Есть, правда, подозрение, что склонность фотохудожника к декадансу и фриковости – это не какая-то специально выверенная позиция, а глубоко личный выбор. Кураторы выставки вообще охарактеризовали его как «доведенного до крайности бродягу». На вернисаже господин Штайниц, конечно, ходил не в отрепье, а в белом костюме, но во всей его фигуре, в страшно хриплом голосе, в бешеном темпераменте и впрямь чувствовался бродяжий угар.

Как уже говорилось, снимки Штайница очень действенны. Но только в небольших дозах и крайне выборочно. Когда плотным строем висят фотосессии, сделанные под одну гребенку – модели изображают дам полусвета, – ощущение смелости и глубины улетучивается. Видишь хорошо налаженную фабрику по производству антигламура: где и что нужно зачернить, чтобы придать красотке наркоманский вид, какие чулки надеть, чтобы смотрелось развратней, как накрасить глаза и губы женщине-вамп. Иными словами, растиражированный порок превращается в банальное порно. И то, что раньше представлялось закулисьем dolce vita, аллегорией бренности, подается с избыточностью, достойной Глазунова, – вот, типа, новая красота.

Мы это уже проходили – когда наши нонконформисты начали выставлять вещи, написанные в 1970-е годы против системы, преподнося их как «высокое искусство». Парадокс как раз в том, что это искусство тем выше, чем оно ниже. Всякие попытки возвести его на пьедестал играют с ним злую шутку – открывают его неполноценность и неоригинальность.