Одна, но пламенная страсть

Великие Семенова и Уланова помогали Цискаридзе заниматься в балетном классе и выстраивать балетные партии. Фадеечев, бывший премьер Большого театра, постоянный педагог-репетитор Николая, много лет оттачивает с ним нюансы афишных спектаклей ГАБТа. Выстроить программу бенефиса Цискаридзе решил так, чтобы отметить вклад каждого мэтра. Первое отделение (фрагмент из «Баядерки») он посвятил Семеновой, когда-то блиставшей в главной партии этого классического спектакля. Во второе действие (балетный дивертисмент) включил номер «Нарцисс», подготовленный с Улановой. И завершил бенефис балетом «Пиковая дама» современного французского хореографа Ролана Пети: роль пушкинского Германна с артистом репетировал Фадеечев.

Герои танцовщика на бенефисе «биографически» разные, отличаются их хореография, стиль и время создания. Но у выбранных произведений есть общая черта – все герои захвачены какой-то сильной страстью. Это подходит темпераментному Цискаридзе, который, бывало, и перехлестывал на спектаклях со сценическими эмоциями, но на творческом вечере следил за «дозировкой» чувств.

Картина Теней из старинной «Баядерки» считается одной из самых красивых и хореографически совершенных в балетном наследии. Главная зрительская приманка здесь – суггестивное начало действия: танцовщицы-тени одна за другой спускаются по пандусу, символизирующему горы. Во всех других случаях женский кордебалет становится коллективным героем действия. На сей раз эффектный эпизод стал прелюдией к главному – появлению персонажа Цискаридзе. Его герой, индийский воин Солор, страдает после смерти возлюбленной, чью кончину сам же невольно спровоцировал. Акт его наркотических видений – это мистическое раскаяние и одновременно прощание с тенью любимой баядерки. Именно экстатическую мистику действия Цискаридзе и показывал. Он пристально смотрел в зрительный зал, патетически простирал руки к небу и почтительными прикосновениями подчеркивал «потусторонность» партнерши-тени в дуэтах. В быстром темпе влетая в поставленные па, Цискаридзе стремился не выходить за игровые рамки роли: он хотел, чтобы прыжки и вращения смотрелись не как трюки премьера, а как выражение отчаянных внутренних волнений героя.

Сменив роскошные белые одежды на голубое трико, полуобнаженный бенефициант вышел на сцену в облике Нарцисса. Вообразив вокруг себя то ли лес, то ли луг, Цискаридзе показывал мифологического персонажа как неотъемлемую часть окружающего мира. Прыжки эротичного Нарцисса были частью бурлящих природных сил. Во второй части номера танцовщик, согласно воле хореографа, прыгать прекратил и, играя с собственной гигантской тенью на заднике, рисовал самолюбование героя античного мифа, намертво припавшего к водоему. И правда, какие могут быть прыжки, если ты сидишь и восхищаешься собой, любимым (Нарцисс, как известно, зачах над собственным отражением в воде).

В третьем отделении Цискаридзе станцевал совсем другого персонажа, не цельно-природного, но замученного хроническим безденежьем и оттого на редкость злого. Под бушующие звуки Шестой симфонии Чайковского, на фоне огромных крестей, бубен и пик его рефлектирующий Германн закрывал лицо ладонями, бессильно свешивал руки и многими пластическими способами завидовал чужому успеху и богатству. Периоды душевной усталости сменялись у героя спонтанными всплесками активности, в основном в форме презрения к окружающим. Зловеще улыбаясь, Германн слонялся среди бездушного светского общества, щеголял «заносками» (мелкими движениями стоп) и, катаясь по полу, корчился от символических пинков Старой графини (Илзе Лиепа), с которой у него была платоническая связь «любовь–ненависть» посильнее сексуальной.

Жаль только, что бенефициант на собственном творческом вечере не показал ничего нового. Вот его коллега по театру Светлана Захарова – уж на что занятая женщина – и спектакли танцует, и гастролирует, и в Государственной думе, как депутат, заседает. А все ж сумела подготовить к собственному бенефису новые номера. Может, Цискаридзе к следующему бенефису тоже соберется?