Заплатить тестю Шишкина

Двадцать шестой салон начинался с небольшой и поучительной лекции главного его куратора Василия Бычкова о том, как жить при кризисе. Последствия этого кризиса, что называется, – на лицо: одна треть антикварных галерей (в том числе очень солидных, привозивших западные картины) в этом году отказалась от участия. А многие из «постоянных игроков» решили продавать не столько картины, сколько «доброе имя и репутацию», то есть устроили почти музейные выставки. Наконец, третьи (что греха таить) выставили откровенное барахло – большая часть ЦДХ была завалена фарфоровыми статуэтками, вазочками, бронзовыми пепельницами, непонятного вида иконами и прочими вещами из лавки старьевщика.

По мнению экспертов, все старинное искусство и, соответственно, его нынешнее положение вместе с покупателями сегодня резко поделилось на четыре группы. Сначала идут «очень дорогие предметы» – для российского рынка это от 0,5 млн. долларов и выше. С ними ничего страшного не случилось, с тем только исключением, что они уже перестали быть объектом мощных инвестиций: в ближайшее время Кандинский (и вся «мюнхенская школа», которая занимала один из самых роскошных стендов), увы, не принесет за год десятикратный навар. Кроме «Кандинского с компанией» на салоне таких вещей почти не наблюдалось – разве что модерновые картины начала ХХ века от художников, сотрудничавших с театром (Коровин, Судейкин, Сомов).

Второй сектор – чистая русская классика стоимостью около 25 тыс. долларов. Она (Айвазовский, пейзаж XIX века), конечно, дешевеет. Но на нее по-прежнему стабильный спрос. Правда, на салоне ее активно выставлять стеснялись. Среди них больше всего подделок – а это сейчас особенно сильно отпугивает.

Куда как интересней с третьей группой – там тоже произведения примерно за такую же цену (10–25 тыс.) – но в этом секторе картины были либо слишком переоценены, либо, наоборот, недооценены. Как раз «коррекцией курса» и занялись большинство антикваров. Не случайно поэтому самые авторитетные галереи избрали музейный подход – устроили тематические экспозиции, чтобы показать новый товар. Точнее, целые культурные пласты. Допустим, винтажную фотографию, или бесчисленную продукцию «Общества станковистов» 1920–30-х годов, или классику «идиш-культуры» Анатолия Каплана. Тон задавала некоммерческая выставка салона, которая собрала батальные картины эпохи Николая I – это хотя бы не набившие оскомину пейзажи, а нечто более увлекательное. Если раньше весенний салон держал на прицеле женщин (это они в канун своего праздника должны выбивать из спутников антикварные брошки), то теперь, если учесть еще и самурайское оружие, – на прицеле мужчины. Наконец, четвертый раздел – ниже 20 тыс. – вещи для декора. То, что обычно покупают «на память» или в подарок. Ими были завалены часть второго и весь третий этаж. Зато по части декоративных вещей стали проходить графические листы Яковлева с китайскими портретами: когда-то они казались авангардными диковинками, сегодня – расхожими обоями. Кроме того, что антиквары с кризисом сами «корректируют» курс и предложение, министерство из благих целей продолжает спускать свои директивы. С этого года начало работу специальное аккредитованное государством агентство. Оно будет следить за соблюдением прав художников. Проще говоря, чтобы при каждой перепродаже картины ее автору перечислялся некий процент. Речь идет не только о ныне живущих мастерах, но и о тех, кто умер не более чем 70 лет назад (в этом случае деньги перечисляются наследникам). То есть когда галерея продает того же Церетели с его ведома – никаких претензий. Но стоит новому владельцу отнести церетелиевскую картину в лавку, директору магазина придется заложить в цену еще и гонорар художника. У благой инициативы – напомнить об авторских правах и поддержать живописцев – имеется оборотная сторона. Перепродажи вновь будут скрываться, рынок, который так долго само же министерство «выбеляло» и открывало, почернеет, пропадет любая бухгалтерская документация (теперь все будут не продавать, а «дарить» или «обменивать»). Особенно это касается популярных картин «сталинских» художников 50-х годов. Не исключено, что антиквары, боясь появления каких-нибудь дальних родственников Пластова, уберут их со стен. Впрочем, механизмы еще только налаживаются, ни одна из сторон не понимает, как теперь работать. И есть подозрение, что все останется на уровне красивых деклараций.