Posted 10 ноября 2010,, 21:00
Published 10 ноября 2010,, 21:00
Modified 8 марта, 06:37
Updated 8 марта, 06:37
По признанию кураторов, проект затевался как шутка. Сначала попросту хотелось соединить вещи на первый взгляд несоединимые. Вроде «самодеятельных» полотен Натальи Северцовой 1960-х годов, хозяйки дома интеллектуалов в Коктебеле (у нее, например, гостил Бродский) с холодными экспериментами Франциско Инфанте и Нонны Горюновой 1970-х. И прибавить к ним последние нью-йоркские портреты Людмилы Мабри. Если у Северцовой (галерее принадлежит честь открытия этого «русского Пиросмани») светские пары замерли в театральных ложах (эдакий ритуал любви на фоне искусства), у Инфанте они уже превратились в странных супрематических существ на фоне пустынных снегов. Мабри пишет свою дочь в джунглях мегаполиса – эдакий вариант «одиночества в сети» – не находя ей пары (разве что отражение в витринах). Короче, одно отрицает другое – сначала снимается половое влечение, а потом и чисто человеческое. Путешествие по типажам с середины прошлого до начала нынешнего века.
Зрители, которые, по идее, должны были ухмыльнуться причудливым союзам, вдруг чувствуют морозный сквозняк. Здесь нет теплоты отношений: одни закованы в броню театральных условностей, другие в футуристические костюмы (Инфанте явно предсказал дизайн лукасовских «Звездных войн»), третьи (вернее, третья) оказываются в урбанистическим вакууме. На Арт-Москве, с ее главной целью установить телесный контакт с покупателем (чуть больше секса, пусть все будет погорячее) эскапизм «Дам и кавалеров» выглядел совсем уж трагически.
Когда все картины были перенесены из Дома художника в выставочный зал «Домик Чехова», наметились новые грани. Почти весь первый этаж заняла зеркальная инсталляция с серией Инфанте–Горюновой «Игра жестов». Семейная пара задолго до Бартенева создала нечто вроде театра кинетических костюмов – особого рода абстракцию с человеческими телами. И вот теперь эти полукосмические андроиды столкнулись с парой наивных портретов вполне человеческих жениха и невесты Натальи Северцовой. Так они и застыли в немом отражении друг друга: подчеркивание «мужского и женского», его утрирование (она – в белом, а он – в черном) создает тот же эффект, что и уничтожение любых половых различий в белых и красных спиралях.
Второй этаж отдан другому конфликту – «вместе и врозь». В красных нишах висят картины с изображением дам и господ в ложах (там у них свои нюансы отношений) и рядом – открытая всем ветрам, опустошенная в беге меняющихся карт и проекций героиня Мабри. Кто из них более одинок – большой вопрос. Единственный, с кем все эти одиночества могут обрести душевный покой – посетитель галереи, приглашенный на сеанс «свидания вслепую» (такое модное увлечение на Западе – на свидание дается пять минут, потом партнеры меняются).
Вообще любовный вопрос – один из самых интересных в искусстве ХХ века. Не только в плане позиций художников. Художники сколь угодно могли отрицать пол, любовь, семейные ценности, но до поры до времени искусство, само того не подозревая, служило еще и брачным агентством. Вспомните, с чего начинается сериал «Секс в большом городе». С того, что героиня знакомится с будущим бойфрендом на вернисаже – искусство, как говорится, сближает. В российском варианте об этом же песня «Вернисаж». У Раймонда Паулса предполагалось, что на выставке – сплошь портреты счастливых влюбленных: «На этой выставке картин сюжет отсутствует один, где мы вдвоем, где вы со мною». И вот все перевернулось – на картинах сплошь одиночества. Зато в зале союз да любовь с подачи кураторов.