Posted 10 октября 2012,, 20:00

Published 10 октября 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:24

Updated 8 марта, 05:24

Трюк без фокуса

Трюк без фокуса

10 октября 2012, 20:00
Сразу две выставки знаменитых американских фотохудожников открылись на Остоженке – «Обнаженный город» великого папарацци Уиджи и ретроспектива битника Роберта Франка. И здесь сразу видны два полюса фотографии ХХ века – острая репортажность и артистическое безумие. В этом споре репортеров и художников побеждает тот, кто

Уиджи (настоящее имя Артур Феллиг) прославился тем, что раньше полиции прибывал на места преступления. А что может быть острее и притягательнее для взгляда, чем распластанный на дороге труп, вокруг которого кипят драматические страсти? Собственно, эти страсти, а не трупы (если судить по нынешней экспозиции), интересуют Уиджи прежде всего. Нью-Йорк для него – это огромная сцена клуба или экран, на котором крутят захватывающий триллер. Видимо, поэтому наш герой так любил снимать в кинозалах, превращая зрительский партер в подобие немой и порочной мизансцены. Другая не менее показательная серия – съемка в баре рядом с оперой, где меломаны в бриллиантах и смокингах сбрасывают внешний налет условностей и превращаются в несуразных фриков.

Большой город для репортера, которому одно время даже доверили полицейскую рацию, был примерно тем же, чем для создателя «комедии масок», – постоянным верчением типажей и личин. Если Гарлем – это, само собой, чернокожие в нелепых шляпах на религиозном фесте, если казино – дама в горностаях, если трущобы – спящие вповалку дети и вытрезвители, набитые до отказа. И так вплоть до пьяниц в пивнушках и трансвеститов в полицейской кутузке. Уиджи действует в рамках заданных клише, но предельно их заостряет, как если бы фотокамера могла вместо портретов сразу выдавать карикатуры. Эта острота взгляда и совершенное бесстыдство создают из Уиджи столь же клишированный образ американского пройдохи-репортера. Для него нет ничего святого, его вспышка выхватывает неприглядные (они же ненаглядные) вещи. Не случайно выставка названа «Обнаженный город» – Нью-Йорк и Лос-Анджелес в исполнении Уиджи даже не столько обнаженные, сколько голые, нагие, застигнутые врасплох тогда, когда особенно хочется укрыться.

Уиджи пытался делать и артистическую фотографию. Целая стена отдана его серии, где с помощью умножения образов он создает что-то наподобие мозаик или коллажей. Необходимая дань сюрреализму, дадаизму и поп-арту (тут же «расплывшийся» Уорхол). Но все это выглядит столь же беспомощно, сколь и бесполезно: как если бы полицейский перед очередной облавой вышивал крестиком.

Потуги нью-йоркского репортера в фотоабстракциях становятся особенно комичны на фоне роскошной выставки Роберта Франка. Удивительно, что этот живой классик арт-фото у нас практически неизвестен, и это его первая ретроспектива. Отсюда же – из-за непривычки к таким вещам – в экспозиции зрителей не покидает чувство неловкости и недоумения. Вроде бы обычный дорожный пейзаж, но все как-то перекошено, что-то главное выпало из кадра, а второстепенное усиленно вылезает на первый план. Вроде бы жанровая сцена, но все персонажи отвернулись от камеры, все рассеялись, будто минуту назад в центре организованного строя взорвалась нейтронная бомба.

Почти ничего не значащее словечко «атмосферность» – первое, что приходит на ум, когда видишь пустынные франковские пляжи, опрокинутые улицы и лондонские зарисовки. Под стать ей и комментарии автора (написано к серии «Черное, белое и прочее»): «Мрачные люди и печальные события, спокойные люди и тихие места, вещи, с которыми люди приходят в соприкосновение, вот то, что я пытаюсь показать в своих фотографиях». Ни убийств, ни воплей, ни буйного веселья, как у Уиджи, но каждый снимок Франка выглядит так, словно где-то за кадром произошло нечто важное, то, что важнее полицейских и газетных сводок.

Франк тоже забредал на «чужую» территорию: по заказу Фонда Гуггенхайма в 1954 году он начал серию «Американцы», исколесив страну и отсняв более 20 тыс. кадров. Но те 83 снимка, которые он выбрал для альбома, повергли издателей в ступор. Ни нормальной композиции, ни сюжета, ни остроты репортажа. Сплошь какая-то мешанина и полутона. Американские издатели в 1958 году не знали, что через полстолетия все это назовут кристально чистым искусством. У нас вещей такой выдержки и чистоты вообще не делали.

"