«Парыж» и его обитатели

На русскую сцену пьесы Мольера попали уже в самом начале XVIII века. Переведенные неизвестным подьячим как «Драгыя Смеяныя» мольеровские «Смешные жеманницы» входили в репертуар петровского театра. Сохранился перевод-переделка этой комедии и рекомендации переводчика к постановке: «театрум долженствует быты жывопысан и украшен цветами багряновыднамы, коронамы, лукамы и всем строеныем трыумфальным града Парыжы». За три века навыки обращения с текстами французского классика в русском театре, безусловно, накопились и углубились. Но, положа руку на сердце, надо признаться, что практически каждому театралу приходилось сталкиваться с какой-нибудь разудалой постановкой, где «Парыж» сиял бы во всем великолепии. Дав в своем романе «Жизнь господина де Мольера» описание знаменитого «бру-га-га», сотрясающего зрительный зал, Булгаков почти на весь двадцатый век определил идеал мольеровского спектакля. Сверхзадача – чтобы мушкетеры (читай, билетерши) падали от смеха на служебных местах.

Сергей Женовач начинает своего «Мнимого больного» в полутьме. Колеблющееся пламя свечи, стоящей на столике, выхватывает абрис огромного полупустого зала, обшитого дубом, и маленькую фигурку в белом колпаке, склонившуюся над столиком. Тихое бормотание оформляется в слова: «что мне нравится в счетах моего аптекаря…» Арган отчаянно торгуется за каждое су и франк и с блаженной улыбкой повторяет названия лекарств, как названия цветов: клистир, промывательное, слабительное, желчегонное. Василий Бочкарев с самого начала берет ноту счастья, которое просто переполняет его «мнимого больного». Арган счастлив своими игрушками: таблетками, микстурами, промывательными. Он искренне не понимает служанку Туанетту (Любовь Титова), которая упорно отказывается посмотреть в его ночной сосуд, чтобы увидеть «продукты очищения организма». С веселым азартом прислушивается он к своим внутренностям: вот слабительное начало свое действие – пулей в туалет! Ура!!! Природа и лекарства работают изумительно! На нашей сцене давно не было такого счастливого человека, как этот «мнимый больной», счастливый разделенной любовью к самому себе.

Как всякий человек, довольный собой и миром, Арган мечтает осчастливить буквально каждого: жену, дочь, служанку. Он простодушно доверчив и, как всякий слабый человек, настойчиво капризен. Ровный свет его счастья освещает сцену: распахнутые огромные окна и стеклянные двери окрашивают комнату в золотистый свет. Радость переливается в зрительный зал и окрашивает и беседы Аргана с лицемеркой-женой (Евгения Глушенко), и препирательства с Туанеттой, и встречу с предполагаемым зятем. Нельзя без улыбки смотреть на эту фигуру в исподнем, кутающуюся в халат, носящуюся вихрем из отдаленной комнаты в свое покойное кресло. Василий Бочкарев прелестен, смешон и как-то лукаво простодушен в этой роли. И по его Аргану, как по камертону, настроен пленительный спектакль.

Сергей Женовач и художник Александр Боровский с удовольствием играют с традиционными приметами «мольеровской» эпохи: утрированные гигантские парики, скандирование речей и слов, подчеркнутая важность фигур. Традиционные приемы классического фарса здесь поданы с чувством меры и стиля. Давно Сергей Женовач не был так грациозно беззаботен в своих работах.

Лучшие моменты – как раз шалость и импровизация. Вот отчаявшийся отвлечь Аргана от завтрака брат запускает в него сорванным с головы париком. А то сам Арган, разоблачив лже-учителя музыки, напевает ему: «До-си-си-дания!»

В финальном дивертисменте, когда после гротескного экзамена Аргана посвящают в доктора и надевают в знак принадлежности к врачебной корпорации гигантский белый парик, его лицо сияет настоящим и неподдельным блаженством. Все вокруг играются и дурачатся – он верит и счастлив. Под конец вдруг даже закрадывается сомнение: а ну, и впрямь прав этот «мнимый больной», всерьез считающий пустяками все на свете, кроме клистиров, таблеток и нужд собственной обожаемой персоны?