Королева из крестьян

Жители Курска, судя по всему, остались без своих главных музейных достопримечательностей. Картины их земляка Александра Дейнеки (чьим именем названа городская галерея) сейчас потрясают Рим, а все остальное – в Москве. Два зала в Третьяковке вместили солянку из избранных курских картин: первый отдан западным художникам, второй – русским. И в каждом имеются свои сюрпризы.

Не так часто за МКАД можно встретить иностранную живопись. Провинциальное дворянство и купечество украшало стены в целом однотипно: портреты императорские и личные (кто посостоятельнее, мог позволить себе Боровиковского или Тропинина), пейзажи или, на худой конец, народные сценки. В советское время, когда из усадеб картины свозились в общероссийский центр, культурное начальство пыталось подстричь все музеи страны под общий полубокс: везде выстраивалась однотипная история русской живописи – от парсуны XVIII века до натюрмортов первых модернистов (Машков, Кончаловский и другие творцы «Бубнового валета»). Если чего-то не хватало – присылали из Москвы и Ленинграда. Не удивительно, что отличный образ «Девушки с Подолья» кисти Тропинина (на фото), который теперь украшает афишу курских гастролей, поступил в Курск из Третьяковки. И таких картин – выходцев из Эрмитажа или даже Пушкинского – в экспозиции с десяток.

Вместе с тем Курсу повезло, что хозяева двух усадеб – князья Барятинские и Шварцевы – совершали неоднократные вояжи в Европу и привозили оттуда настенные сувениры. Иван Барятинский в начале XIX столетия работал в Лондоне, женился на дочери британского пэра и числился завзятым англофилом. Отсюда и парадный портрет королевской четы XVIII века – Георга III и Софии Шарлотты, украшавший когда-то княжеский дворец в Марьино. В Третьяковку привезли лишь Шарлотту, которую недавно основательно отреставрировали, вернув «бриллиантовые» краски Рамзея Аллена. Было бы любопытно воссоздать галерею Барятинских в полном объеме – сейчас она раскидана между всеми музеями, где есть западный отдел. Это семейство понимало толк в итальянской живописи времен Караваджо и ценило виртуозные вещи, например Тьеполо.

По части русского искусства в Курске все более-менее предсказуемо (если не считать, конечно, гениального Дейнеку). После обязательных императорских портретов идут народные «девушки» (одна – «Девушка с коромыслом» – и вовсе шедевр, но, к сожалению, неизвестного мастера). Здесь есть две необычные работы Ильи Репина. «Мужчина в цилиндре» – этюд к французскому полотну «Парижское кафе», которое, как известно, вскоре будет продано на лондонском аукционе (загадочная репинская картина, почти никем не виденная на родине). Второй сюрприз – портрет внучатого племянника художника, которому приданы черты Пушкина («Портрет Алеши Репина»). Не совсем ясно, почему Илья Ефимович увидел в этом рыжем, розовощеком юноше образ великого поэта. Впрочем, судьба Алеши была не менее трагична, нежели пушкинская, – в 1935 году он был обвинен в контрреволюционной деятельности и расстрелян.

В принципе, всю выставку можно было бы обозначить фразой «вопреки уравниловке». Курск – тот самый случай, когда местные богатые традиции активно сопротивлялись советским стандартам. Понятно, что и здесь проехался каток музейного фонда. Но даже то, что осталось или волею судеб влилось в старое собрание, показывает горизонты более широкие, чем южнорусские пашни.