Posted 10 мая 2011,, 20:00

Published 10 мая 2011,, 20:00

Modified 8 марта, 02:10

Updated 8 марта, 02:10

Чудо в перьях

Чудо в перьях

10 мая 2011, 20:00
Премьерами спектаклей «Шага» и «Феи» пополнился репертуар новой сцены МХТ имени Чехова. Изначально предполагалось, что эти постановки, осуществленные французскими режиссерами по пьесам французских авторов, будут показаны лишь два раза, в рамках экспериментального проекта «Впервые на русском». Однако художественному рук

Впрочем, в экспериментальном проекте изначально были представлены пять спектаклей. Табаков оставил в репертуаре два самых интересных, с его точки зрения, – «Шага» в постановке Мари-Луиз Бишофберже по пьесе Маргерит Дюрас и «Феи» драматурга Ронана Шено в постановке Давида Бобе. «Очень часто мы, надуваясь от собственной важности, называем себя частью единого культурного европейского пространства, – написал в театральной программке главный идеолог проекта Кирилл Серебренников. – Но при этом вопрос: «Кого из современных французских людей театра (драматургов, режиссеров) мы знаем?» – заставляет стыдливо опускать глаза. А ведь в последние десятилетия сложилось целое поколение авторов со своим голосом, с «лица не общим выраженьем». Наш проект «Впервые на русском» – попытка узнать что-то новое про современный французский театр».

Режиссер спектакля «Шага» Мари-Луиз Бишофберже (вслед за автором пьесы) поставила перед тремя артистами сложнейшую задачу – понять друг друга при условии, что одна из участниц спектакля (Рената Литвинова) будет говорить на странном, никому не известном языке «шага» – это смесь камбоджийского, малайского и сиамского диалектов. Поскольку при переводе пьесы на русский язык игра слов теряется, Рената Литвинова добавила в спектакль и собственные «изобретения» – малопонятные, но столь богатые для ассоциаций и трактовок слова: блякуш, кисяндра, кочено, тауи, клюкондра, черендюка, сердцено и тому подобные. Свобода ассоциаций дает дополнительные возможности для импровизаций. На глазах у зрителей происходит эксперимент.

Двое «нормальных» героев – женщина (Ксения Лаврова-Глинка) и мужчина (Игорь Хрипунов) – пытаются понять, о чем говорит существо, одежда которого соткана из черных перьев. Пытаются говорить с ней. Но в ответ на «здравствуйте» существо отвечает, например: «Тауи». Когда речь заходит о чем-то выстраданном – из уст существа доносится: «Сердцено». И вроде бы можно понять, но диалог все равно не клеится. Большую часть спектакля и вовсе кажется, что каждый герой говорит о чем-то своем. Сколько ни пытаешься отыскать логику между фразами – найти ее невозможно. Впрочем, логику ищут не только зрители, но и герой Игоря Хрипунова. Правда, в итоге он сходит с ума. Его участь – быть съеденным в этой странной схватке человека с «природой». Героиня Лавровой-Глинки, вероятно, значительно лучше понимает, о чем щебечет «чудо в перьях», но все равно многие монологи оказываются за пределами здравого смысла. Это скорее из той области, которую можно представить только в театре. И без фантазии пережить эту схватку невозможно.

Сложнее в постановочном смысле спектакль «Феи». Режиссер Давид Бобе соединил психологический театр с перфомансом. Впрочем, это лишь внешняя характеристика его труда. С точки зрения производства спектакля ему удался сложнейший эксперимент, который сам режиссер называет «живой драматургией». Смысл его заключается в том, что пьеса Ронана Шено во время репетиций переделывалась под конкретных участников спектакля с учетом «местных обстоятельств». Здесь не меньше свободы для импровизации, но главное – очень по-российски зазвучали проблемы, характерные сегодня для европейской молодежи. Однако эксперимент Давида Бобе оказался рискованным, поскольку действие спектакля режиссер перевел в интимную плоскость – поместил персонажей в пространство ванной комнаты, раздел парней до плавок, а девушкам выдал сексапильные белые сорочки. Одна неверно сыгранная сцена, ошибочная интонация – и спектакль может обрести оттенок пошлости: рискуют бесследно исчезнуть ассоциации с античной трагедией (мускулистые тела), ассоциации с шекспировской драмой (буря, хотя и устроенная в ванной), параллели с опытами Мейерхольда (видеопроекции на кафеле), логические отсылы к эпатажу современных художников. Вероятно, студенты мастерской Кирилла Серебренникова это отлично понимают. Их игра естественна и предельно точна даже в тех случаях, когда исполняют они вариации на заданную тему. Пространство ванной комнаты выбрано потому, что здесь, по словам режиссера, «очень легко замкнуться в собственных мыслях, но в то же время тут звучит эхо всего мира. Мы слышим слова о том, чем этот мир хорош, а главное – чем он ужасен». Это понятно и по началу спектакля, когда парень смотрит на себя в зеркало и говорит: «Сегодня я проснулся и кое-что понял о мире».

"