Жизнь с Даблоидом

Мастерская художника – старая тема в мировом искусстве. Помимо автопортретов с кистями в руках и беретами на головах живописцы любили представлять себя за работой в студии. При этом рабочая обстановка намекала, «из какого сора» рождаются картины. У классицистов повсюду были расставлены гипсовые слепки, головы Аполлона и фигуры Афродиты. У голландцев XVII века обязательно где-нибудь возвышался глобус с серебряными вазами, среди которых виднелись пустые глазницы черепа (все это нужно было для натюрмортов). Наконец, академисты как XIX, так и ХХ века любили показывать учебные классы – когда десяток человек жадно вглядываются в обнаженную натурщицу.

Выставку-инсталляцию Леонида Тишкова условно можно отнести к тому же жанру. Сначала, если верить аннотации, предполагалось занести в галерею новую порцию картин. Но картины «увлекли» за собой диван, на котором они рождались, коробки из-под обуви, тряпичных кукол, настенные часы и даже диплом в рамочке. Впрочем, если внимательно оглядывать интерьер, окажется, что вещи как-то сами собой «заразились» хозяйскими манерами и фантазмами. На диване лежит свитер и шарф с орнаментами в виде знаков Даблоида. Даблоид – это существо, выглядящее как человеческая ступня (именно ступню, по собственному признанию, Тишков считает главным элементом нашего организма). Вышитый крестиком портрет Ильича – намек на рукоделье, которое у Тишкова идет рука об руку с живописанием или графикой. Наконец, мягкие игрушки на диване – водолаз с инопланетянином – это и вовсе трехмерные воплощения фирменных тишковских образов.

Постепенно, переходя из одной комнаты в другую, начинаешь понимать, что «Дом художника» при всей своей безалаберности и кажущейся необязательности (посетители во время фуршета ставили стаканы прямо на объекты) – вещь очень серьезная. Мало того, что на бытовом уровне – как когда-то в кухонных разговорах – возникают парадоксальные отголоски «мира за стеной». Взять, например, декорацию стены с помощью разноцветных ниток. На первый взгляд – недоделанный ковер. К концу каждой нити привязан игрушечный солдатик, сверху же они приколоты к стене таким образом, что образуется абрис гор Кавказа. В самом заурядном предмете живет если не божественная, то политическая искра.

«Дом» Леонида Тишкова – если продолжить его сопоставления с мастерской старого художника – это ясно выраженное творческое кредо. Произведения рождаются не только и даже не столько за мольбертом, сколько на диване – месте для сна и отдыха. Они вызревают, в буквальном смысле высиживаются в теплоте ковров с кичевыми медведями, за чашкой чая поблизости от мешка с картошкой (который вдруг обрел ноги и превратился в «Мешок на стуле»). Высокое искусство, прорастая сквозь художника, впитывает быт, перерабатывает его и даже притворяется частью обыденности. В этом плане – в своем понимании «выращивания», «вынашивания» искусства – Тишков сближается с сюрреалистами. Дали, помнится, тоже, в конце концов, обратился к интерьеру как к метафоре внутреннего мира. Но еще больше перекличек, конечно, с нашими советскими концептуалистами. Последние, мало того, вынуждены были превращать мастерские одновременно и в клубы, и в выставочные залы – взять хотя бы «квартирники». Именно они представили свои комнаты – личное пространство – как лаборатории нового искусства. Продолжение или, скорее, предтечу этой темы мы буквально через неделю увидим на шумной выставке Ильи Кабакова.