Молчание – бронза

Главное отличие Пленса от академических скульпторов в том, что он использует весь арсенал галерейных инсталляций, прибавляя к ним старые добрые традиции барселонского сюрреализма (от Дали и Миро). Это замечательно демонстрирует его московская выставка. В галерейном зале насыпаны холмики земли. Из этих холмиков прорастают молодые деревца. На каждой насыпи, обхватив руками ствол дерева, восседает бронзовый человек. Поверхности мужских фигур усеяны латинскими буквами, из которых складываются имена композиторов: bethhoven, rimsky-korsakov, stravinsky, tchaikovsky и далее в том же духе. Все вместе статуи являют эдакий зимний сад с безмолвными обитателями.

Жауме Пленса полагает, что звуки и слова издаются далеко не только, и даже не столько ртом (точнее, языком во рту), сколько всем нашим телом. Человек, по его мнению, невероятно шумный организм. Организм, сформированный в том числе и своими собственными словами. Так вот именно эту границу природы и культуры, тела и слова Пленса показывает в скульптурных творениях. Продолжением словесно-статуарной темы стала его огромная 8-метровая фигура, собранная из букв, которая до лета будет возвышаться в «Москва-Сити» перед Башней Федерации. Подобным образом застройщики этого комплекса по-европейски облагородят территорию; особый бонус – внутрь полой статуи можно зайти.

Что касается скульптуры, собранной из букв, тут, конечно, сразу всплывает монумент Зураба Церетели, посвященный русско-грузинской дружбе и установленный на Тишинской площади (колонна, собранная из русско-грузинского алфавита). В интерактивных композициях наш глава Академии художеств тоже преуспел, в его галерее возвышается яблоко, внутрь которого может зайти каждый желающий (внутри – сцены любви, не предназначенные для ханжей). То есть ходы и методы подобного паблик-арта) давно опробованы. Единственное, чего недоставало нашим скульпторам и что есть у Пленса – модного глобализма, экологизма (деревца в одном месте, интерактивный фонтан – в другом) и особого рода музыкальности. Все-таки Зураб Церетели слишком зациклен на литературности и лозунгах. Желание показать, чему посвящен памятник, выполнить просветительский заказ у московских ваятелей подминает виртуозность и изящество формы.

Если говорить о музыке, ставшей главной темой московского показа Пленса, она нашла продолжение в серии картин-коллажей. На белых листах с помощью оргалитной смолы и вырезок из журналов изображены некие лица-маски, некоторые их части получили названия. Самое главное, каждый лист – это своего рода фантазия-портрет композитора, чье имя обозначено прямо на изображении. Отчего, например, у Малера губы названы «сердцем», у Шостаковича они имеют обозначение «нос», а у Чайковского напомаженные блеском губы оказались «волосами», остается списать на некие музыкальные ассоциации. И ассоциации отнюдь не радостного свойства – где-то между портретами «затесались» изображения «Депрессии» и «Суицида». В данном случае как раз и проявляется знаменитая сюрреалистическая традиция барселонской школы.

Появление Жауме Пленса в Москве – помимо, конечно, самоценного художественного акта – открывает еще одну страницу местной арт-жизни. У нас уже наблюдалось проникновение западных архитекторов, желавших строить в России, к нам завозили дорогие модернистские картины нынешних звезд лондонских и американских галерей. Но пока еще ни один западный скульптор не попытал счастья в Москве – слишком силен фронт российских академиков от бронзы. И вдруг испанский мастер первым прорвал оборону. Правда, сделал это не в урочный час. Его скульптура простоит в «Москва-Сити» на правах аренды до лета, и не факт, что в нынешних условиях она будет приобретена навсегда.