Posted 8 декабря 2010,, 21:00

Published 8 декабря 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 06:46

Updated 8 марта, 06:46

Нетелевизионное кино

Нетелевизионное кино

8 декабря 2010, 21:00
У всякого думающего человека, если он даже не специалист и не киноман, «Артдокфест» должен вызвать интерес и симпатию мгновенно – эмблема фестиваля в виде перечеркнутого телевизора в красном круге могла бы собрать под свои знамена весь мозговой потенциал планеты. Но собирает пока в той или иной степени заполненные залы

Это и есть проблема. Главная проблема, которая заставляет организаторов «Артдокфеста» придумывать себе эмблему-отрицание, эмблему-неприязнь, эмблему-обиду. Телевизор, как любой наркотик, отбивает вкус ко всему, что невозможно загнать в рамки его ящика, – туда пускают только своих, тех, у кого стандарты подогнаны строго под размеры и требования телевизионного формата.

А потом вокруг кипят дискуссии: ах, почему это у нас не снимают хорошего кино? А если снимают, то почему его никто не видит? Хорошее кино все-таки снимают. То самое пресловутое «доброе» и «душевное». Пробежаться хотя бы по конкурсной программе – здесь любви через край. Фильм Андрея Грязева «День шахтера», например. Жуткий шахтерский поселок, где нет работы, но есть много водки, нет денег, но есть страшные панельные дома в аварийном со дня сдачи состоянии. У вечно полупьяных героев гнилые зубы, сквозь которые несется мат, перемежающийся с редкими нормальными словами. Живя своей жизнью, они по ходу дела рассказывают в камеру о молодости, о любви, о работе. Ошелушить этот мат, выбросить подальше, вслушаться в слова и интонации – там истинная чистота чувств и отношений, почти похороненная под вековым слоем несчастья. Несчастья жить в России.

Это несчастье – больная тема для документалистов. Может, они и хотели бы о чем-то другом, да невозможно, трудно о чем-то другом, все равно вернешься к больному. «Розовое такси» немца Ули Гаульке о московских тетках-шофершах, «Водочный завод» Ежи Сладковского о несбыточных мечтах провинциальных девчонок, «Трамвайный проспект» Софии Гевейлер о несовершеннолетних мамашах-сиротах – повсюду неприкаянные, обманутые, несостоявшиеся женщины, барахтающиеся из последних сил в поисках всего, что хоть чуть-чуть бы помогло, – денег, любви, понимания. Кто-то метнулся искать душевного комфорта подальше, в глушь, как многодетные герои «Клюквенного острова» Елены Демидовой. Кто-то ищет спасения в самом себе, в искусстве, как в «Танкограде» Бориса Бертрама – на фоне ядерных катастроф, изломавших тысячи и тысячи жизней жителей Челябинска и окрестностей, живет театр современного танца. В вихре движений, в забытье эйфории танца, может, и получится забыть, что живешь на пороховой бочке. «Здесь – родина, отсюда нельзя уезжать. Бог скажет – помрем и здесь». Пример абсолютно христианского смирения среди длинноволосой молодежи грязного индустриального города.

Документальное кино становится тем окошком, через которое видна жизнь. Вряд ли это можно считать достижением – все-таки искусство не должно брать на себя функции прямого отражения жизни. Но кто-то же должен, если главный проводник документалистики – телевидение – пускает к себе лишь то, что снято не самой честной камерой через замочную скважину, да официозные фильмы к датам со всеми необходимыми «Его искусство снискало всенародную любовь», «Он прожил нелегкую, но достойную жизнь» и прочая.

А документалисты наши тем временем потихоньку уходят в игровое кино. Сергей Лозница, Сергей Дворцевой, Виктор Косаковский, Павел Костомаров – перетекли в стан игровиков. Там у них тоже здорово получается, только вот документальное наше кино жалко. Но что поделаешь – денег на него не дают вовсе, а если и снять за мизерные деньги нечеловеческими усилиями (что, кстати, сильно отражается на качестве), показать его негде и некому, кроме специалистов. Во всем мире документальное кино успешно идет в прокате, собирая «кассу», а у нас, кроме неистового Майкла Мура да Жака Перрена с его птицами и рыбами, ничего не увидишь.

"