Картины не пахнут

Приехав из Парижа в Россию сразу после крестьянской реформы 1861 года, 26-летний потомственный парфюмер надеялся на быструю прибыль. В зарабатывании миллионов ему помог не раз проверенный маркетинговый ход. В отличие от своих конкурентов, выпускавших элитные запахи, Генрих Брокар понес парижскую красоту в массы. Примерно также наши нувориши 1990-х сколачивали состояние на грошовых жвачках, батончиках и быстрорастворимой лапше. Вместо этого у Брокара было мыло за одну копейку (да еще с алфавитом для детишек и баснями для взрослых на упаковках) и целые фонтаны из одеколона (именно так состоялась презентация его цветочного аромата). В определенный момент Брокар подсунул надушенный букет искусственных цветов самой императрице, став в итоге поставщиком двора.

Понятно, что на фабрике за Серпуховской заставой (ныне «Новая Заря») дело было поставлено на поток. Пахучая жидкость разливалась по бутылям без особой претензии на эксклюзив. Единственно, если судить по экспозиции в ГМИИ, одеколон «Северный» имел дизайнерский флакон в виде айсберга. Между тем, свою страсть к роскоши и западному шику Генрих Брокар удовлетворял за счет искусства. Его дом постепенно заполнили декоративные предметы и картины, приобретенные в очень разных местах: от закупок у знающих дилеров (в 1872 году он вдруг купил выдающуюся коллекцию фламандской живописи) до кичевых антикварных лавок.

Когда коллекция разрослась настолько, что уже не помещалась в особняк, ее решено было представить публике. И здесь вновь проявилась смекалка нувориша: Брокар устроил эдакий арт-салон на втором этаже Верхних Торговых рядов, в нынешнем ГУМе. Здесь опять перекличка с нынешним днем: как раз сейчас наши новомодные приобретатели осваивают нестандартные пространства – от гаражей до бутиков. По всем статьям Брокар – образец того, как из денег рождается искусство. Довести дело до музея помешала революция. Вещи разошлись по государственным хранилищам.

То, что Пушкинский музей придумал и собрал «парфюмерную» выставку, – акт очень благородный. Мы все знали и знаем о собраниях Щукина и Морозова, с ними давно ассоциируются импрессионисты с ван Гогом и Гогеном. Но то, что едва ли не лучшие образцы западной живописи XV–XVII веков принадлежали парфюмеру, для большинства – конечно, новость. Тем более интересно оценить знакомые вещи с той стороны, как если бы они украшали стены «мыльного короля». Время и музейщики, конечно, многое отфильтровали, избавились от балласта и случайностей. Но даже в таком раскладе видишь, как Генрих Брокар «западал» на произведения, что называется, «красивые». В принципе, он и не стеснялся своего дилетантизма, предпочитая безымянные, но эффектные полотна. Несомненным шедевром его собрания остается «Старая кокетка» Бернардо Строцци XVII века – старуха, наряжающаяся на манер дебютантки бала (нравоучительный пласт – преходящность телесной красоты). Однако куда как интересней рассматривать работы малоизвестных авторов неаполитанской школы (великолепный «Святой Иероним») или нидерландские (Ян Скорель) и голландские картинки. Не случайно московскую коллекцию Брокара постоянно сравнивали с эрмитажной, где картины северных художников тоже играют главную роль.

Наверное, хотелось бы увидеть в брокаровских вещах какую-то перекличку с его профессиональными интересами. Помнится, Эрмитаж «обнюхивал» картину Караваджо – предлагал зрителям оценить запахи цветов, запечатленных на полотне. В случае с Брокаром такому опыту могла бы подвергнуться лишь вынесенная на афишу картина Иоанна Фальха «Бабочки и ящерица». Этот натюрморт и впрямь просится на этикетку. Вот только в зале придется расставлять не пузырьки с запахами, а устраивать террариум – главными действующими персонажами здесь являются змеи, бабочки, гусеница и какой-то красный таракан.