Светлый сирота

Будущий поэт, Вася Попугаев лет в семь-восемь стал сиротой, потеряв отца, делавшего эскизы для обоев на шпалерной мануфактуре. Искусство в детстве улыбнулось мальчику только крошечным краешком лица – нежными цветочками, чьи лепестки отец прилежно срисовывал с настоящих, и придуманными им узорами:

– Пущай в дому и стены глаз ласкают, и горе в дверь не стучится, – умиротворяюще говаривал хозяин, сам выбившийся из нищеты, но не любивший, чтобы ему об этом напоминали. И Васе как-то шепнул:

– А ты чужое горе за дверью не держи, сынок.

Однажды он взял сына на выставку, где на картинах в золоченых рамах уж больно неловко, неумело махали отточенными косами крестьянки в кокошниках и вышитых нарядах до пят, и усмехнулся:

– Они ж так в сарафанах запутаются и ноги себе скосят.

Отец начал учить Васю рисовать с натуры на фабрике, на улице и по памяти, приговаривая:

– Ты смотри, чтоб люди у тебя как живые были.

Да времени ему на сына было отпущено Богом в обрез.

На похоронах отца мальчик чувствовал, наверное, то же самое, что впоследствии испытал на похоронах матери другой мальчик – Юрий Живаго, в котором угадывается сам Борис Пастернак: «Гроб закрыли, заколотили, стали опускать. Отбарабанил дождь комьев, которыми торопливо в четыре лопаты забросали могилу. На ней вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик».

У настоящих людей вся жизнь – это продолжающийся разговор с ушедшими родителями, ведь если мы с кем-то не успеваем договорить о самом важном, то именно с ними. Да разве можно наговориться вдосталь со всеми дорогими для нас людьми?

Потеря в детстве матери или отца обрушивает на еще некрепкие плечи поначалу непосильную ношу ответственности, к которой – хочется или нет – придется привыкать. Пугает внезапно открывшаяся зияющая пустота одиночества, чувство душераздирающего сиротства, когда беззащитное тело и душу пронзают ветер, дождь, паровозные гудки, когда всё те же комья земли продолжают беспощадно колотиться о крышку гроба.

А последующая судьба будет зависеть от того, что сами дети станут делать со своим сиротством. Есть и недобрые сироты – те, кто в собственном одиночестве обвиняет всё человечество, а ведь неодиноких нет. Недобрые сироты прикармливают лисенка собственной неполноценности, нося его за пазухой и не замечая, что он выедает их внутренности. Такие сироты дозволяют себе опускаться до завистливой озлобленности ко всем, кто успешней в жизни, как будто именно они злоумышленно отобрали у них всё лучшее в мире. Если такие сироты идут на прямые преступления, включая убийства, лицемерно сердобольные адвокаты оправдывают палачества клиентов тяжким детством.

Но есть и светлые сироты, которых тяжкое детство не превращает в убийц других людей и тем самым в убийц самих себя. Вместе с сиротством они принимают на собственные плечи не только свои боли, но и чужие и делают всё, что могут, лишь бы добра стало больше, а зла меньше. Таким светлым сиротой оказался и Василий Попугаев. Он занимался в гимназии при Академии наук с неистовой прилежностью целых двенадцать лет не для карьерного эгоизма, а чтобы стать сильнее и разрушить одно из общественных зол тогдашней России – крепостное право. М.Е. Салтыков-Щедрин в XIX веке подытожил опыт многих русских литераторов, заключавшийся в том, «чтобы практиковать либерализм в самом капище антилиберализма».

Василий Попугаев пошел и на должность чтеца в петербургской цензуре, чтобы изучить тактику и стратегию антимыслительной охранки. Он был, наконец, назначен в Комиссию по составлению законов, но сочинял на служебных государственных столах стихи вроде этих: «О, странное судеб веленье, Чудесный счастья оборот! Невинный страждет в утесненье, Злодей безбедственно живет». Или еще крепче: «Высокость нас не защищает, Богатства Крезовы от бед: И царь на троне унывает, И бедный счастливо живет».

Заметим, что сии вирши написаны, когда Александр Сергеич только что появился на свет. Конечно, по форме они уступают послепушкинской поэзии, но для предпушкинья написаны на удивление нетяжеловесно, демократично, с обаянием доходчивой афористичности.

Крепостничество оставалось для Василия Попугаева во всех его стихах, статьях, речах тем неизменным Карфагеном, который должен быть, в конце концов, разрушен. Его публицистический трактат «О рабстве и его начале и следствиях в России» был настолько острым, что не дошел до потомков.

В 1801 году Попугаев не только выпустил первый небольшой сборник стихов «Минуты муз», но и стал вместе с пятью своими сокурсниками основателем Вольного общества любителей словесности, наук и художеств и десять лет был в его руководстве. Однако случилось то, что было и остается драмой российского либерализма: господа либералы никак не могут поделить то, что у них в руках, будь это яблоко, или Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, или нынешние, размножающиеся клеточным делением союзы писателей. Один из нравственно чистейших литераторов на Руси Василий Попугаев из-за пристрастия к политике был исключен из Вольного общества и почти одновременно уволен из Комиссии по составлению законов. Составлять и соблюдать законы под чьим-то неподкупно недреманным оком всегда некомфортно. Нарушается корпоративность. Поэтому-то и происходит массовое разинтеллигентивание чиновничества.

Но совесть России, слава Богу, не держится на одних только любимчиках самих себя, не видящих чужих одиночеств.

Совесть, однако, устоит на таких Василь Васильичах, на лермонтовских Максим Максимычах, которые не позволят нашей общей матери-земле стать землей-мачехой для ее сирот.

Судьба

* * *

Исчезновением пугая,
на что надеясь,
Василь Васильич Попугаев,
куда вы делись?

Вы в несвободе так свободно,
легко ходили…
Вам не понять, как вы сегодня
необходимы!

Хоть Вася жил незнаменито,
но скромность – невидаль,
и стольких женщин заманила
она, как неводом.

– Но попугай – зверь не российский,
хотя и милый,
и как же Вася-то родился
с такой фамильей?

– А было так: один помещик,
знаток в собаках,
на попугаях был помешан
и на макаках.

Стал прадед попугаеносцем.
Бар ненавидел,
но попугай своим доносцем
его не выдал.

И вырос Вася Попугаев
без бедокурства,
но зуб имел против хозяев
и самодурства.

Сын живописца, сиротою
в лет восемь ставший,
ни чином и ни красотою
был не блиставший.

Но при чужой беде и горе
и в нем, подростке,
блистали молнии во взоре –
не с елки блестки.

И он писал трактат ночами,
хоть не просили,
«О рабстве и его начале
и следствиях в России».

О, все мы дети этих следствий!
По-тредьяковьи
и с наших спин не могут слезти
коросты крови*.

Чиновник небольшого званья,
он с гневным взором
считал униженных страданья
людским позором.

Поэт, кто уши не заватил,
чтоб стало глухо, –
народный соболезнователь
и гений слуха.

Поэт всей плотью – не отчасти,
до дрожи в коже –
усыновитель всех несчастий
почти по-божьи.

Стихи случались и плохие,
но в споре с миром
они бурлили, как стихия,
под вицмундиром.

И не держал с трусливой ленью
рот под замком он
в Комиссии по составленью
тупых законов.

Их улучшал по доброй воле,
сам в них закован,
но незаконно был уволен
как беззаконник.

У тех, кто хочет жить вольнее,
такая доля –
нет увольненья от волненья,
от сердоболья.

Нам даже раны помогают,
тверской наш витязь.
Василь Васильич Попугаев,
хоть отзовитесь!

* За провинности, которых за собою не знал, Василий Тредиаковский до полусмерти был избит палками по приказанию кабинет-министра А.П. Волынского.

Евгений ЕВТУШЕНКО