Posted 8 октября 2006,, 20:00

Published 8 октября 2006,, 20:00

Modified 8 марта, 08:52

Updated 8 марта, 08:52

Чехов в переводе на фермерский

8 октября 2006, 20:00
В прошлом году бельгийский режиссер Люк Персеваль шокировал питерский театральный фестиваль «Балтийский дом» своей версией шекспировского «Отелло», переведенного на русский матерный. В этом году Персеваль привез в нашу Северную столицу свою версию «уличного Чехова», переведя на сленг «Дядю Ваню» и обрушив на сцену 20-м

Предлагаемое место действия Люк Персеваль дает рассмотреть очень подробно. Первые десять минут спектакля не произносится ни слова. На сцене стоит настил из широких деревянных досок, но настил уложен волнами. Танцуя или идя по нему, персонажи спотыкаются, падают, очень осторожно нащупывают следующий шаг. На сцене стоят в ряд стулья, и на них в молчании сидят персонажи «Дяди Вани». Время от времени звучит музыка. Первые слова Астрова (Том де Виспеларе): «Козлы вонючие!» Он посылает всех в… и на… Зал реагирует истерическими криками: «Прекратите хулиганство!» Пяток оскорбленных зрителей покидают театр. После спектакля, отвечая на вопросы журналистов, Люк Персеваль объяснит, что на фламандский Чехова переводили больше полувека назад, и таким языком сейчас в их стране никто не разговаривает. Поэтому на репетициях он просил своих актеров говорить «от себя», современным языком. В итоге Чехов не только оказался частично переведенным на «сленг улицы», но и приобрел очень отчетливый оттенок фламандской деревни.

Молодой забулдыга-доктор явно не только лечит окрестных крестьян, но и скотину их пользует. Дядя Ваня (Вик де Вахтер), похоже, не сидит со счетами в усадьбе, но сам пашет, сеет, доит, как положено хорошему фермеру. Елена Андреевна (Рут Бекварт) в этом фермерском хозяйстве – залетная птичка-чужестранка. Единственная из персонажей она говорит по-английски, тщательно подбирая слова и иногда помогая себе жестами. В лучшей сцене спектакля – ночном объяснении с Соней (Ариан Ван Влит) обе женщины ищут понятные слова, нащупывая путь друг к другу, сбиваясь, путаясь и вдруг обретая понимание. В минуты нежности, любви, разговора персонажи спектакля со своей душой обретают чеховский язык, сленг спадает как шелуха, и «душа говорит с душой».

Свободно обходясь с чеховским словом, Люк Персеваль тщательно сохраняет всю сложную систему взаимоотношений чеховских персонажей. Страстную тягу Серебрякова к своей молодой жене, которую он целует взасос, обнимает, прижимает к себе под ревнивыми взглядами окружающих. Ревность Маман (Гилда ан де Бал) к красавице Елене. Стародевическую наивную нежность Сони, которая начинает объяснение в любви с Астровым в самый неподходящий момент. Его мутит, тошнит, выворачивает наизнанку, а рядом трогательная девочка вопрошает: «А что бы сказали, если бы у меня была подруга и она вас полюбила?»

Получился спектакль-концерт, где персонажи, отыграв эпизод, возвращаются каждый на свой стул. Где все откровенно и театрально-условно, даже натуралистические сцены рвоты или проливного двадцатиминутного дождя. Но горло перехватывает по-настоящему. И в этом сомнения нет. В финале в одну сторону уходят Елена с Серебряковым, в другую – Астров. Оставшиеся обитатели Войницевки сидят на своих местах. А пустые стулья рядом – как открытая рана. Дом, откуда ушла и куда никогда не вернется жизнь.

Эпатажный, ни на кого не похожий спектакль оказывается куда более близким Чехову, чем сделанные по трафарету «классические прочтения». Не претендуя на охват всего объема чеховского «Дяди Вани», интересующие его темы, мысли и чувства Люк Персеваль прочерчивает с убеждающей силой и внятностью.

"