Posted 8 июня 2009,, 20:00

Published 8 июня 2009,, 20:00

Modified 8 марта, 07:26

Updated 8 марта, 07:26

Столица без пейзажей

Столица без пейзажей

8 июня 2009, 20:00
В столице открылась выставка Владимира Брайнина «В поисках утраченного города». Один из ведущих неформальных пейзажистов Москвы заявил, что, кроме воспоминаний о старых улицах и отдельных деталей рушащихся домов, ему в родном городе ничего не интересно. Художники не желают осваивать глянцевые виды лужковского мегаполи

Считается, что исчезновение городского пейзажа – явление тотальное и наблюдается не только в Москве, но во всех мегаполисах. Речь не идет об открыточных видах с достопримечательностями. Их везде хватает – хоть на вернисажах Крымской набережной, хоть на барахолках по берегам Сены. В данном случае разговор о высоком: о том, как художники передают «душу города», в каких его приметах ищут вдохновение, куда идут на пленэры.

Душу в холсты уже мало кто вкладывает в принципе. Но попробуйте вспомнить хотя бы один знаковый московский пейзаж со времен сталинской «Новой Москвы» Юрия Пименова, где эмансипированная дамочка несется на авто от Лубянки в сторону Моховой. Вспомнятся разве что дежурные красоты, выполненные мастерами, близкими к властям. В этом смысле Владимир Брайнин, на полном серьезе сохраняющий верность городской теме без раболепия, – мастер и впрямь уникальный.

Скептическое отношение к краеведческому, как и вообще к любому другому, пейзажу у современных художников вполне объяснимо. Пейзаж себя очень дискредитировал еще в XIX веке, когда он превратился в набор религиозно-националистических символов. От России до Америки с помощью пейзажа живописцы служили родине – кто лучше выслужится. Победил ли тут наш богатырь-Шишкин или певец заморского леса, сказать сложно, но уже авангардистам начала ХХ века было понятно: с рощами и двориками далеко не уедешь. Лучшее, что мог сделать уважающий себя модернист – дома растащить и разложить (вся традиция кубизма), либо написать некий альтернативный вид (мрачные виды окраин, индустриальные джунгли и тому подобное). И то, что пейзаж вновь ожил и расцвел в сталинское время, еще раз говорит о его имперских замашках.

Собственно, то, что с 1970-х, а особенно в последние годы делает Владимир Брайнин, назвать пейзажем можно лишь условно. Вроде бы главные приметы жанра – дом, улица, фонарь, аптека – у него присутствуют. Здесь по церкви Всех Святых на Кулишках можно узнать Славянскую площадь или какую-нибудь другую улицу, где еще стоит подобный «Металлоремонт». Но точно так же, как у Блока, в последних картинах Брайнина пейзаж превращается в поэтическое перечисление: вот самобытная лужа посреди еще незабетонированной дороги, вот деревянное окно, вот осыпающаяся лепнина особняка, вот видавший виды подъезд, вот еще особняк, и тоже осыпающийся. Это скорее городской натюрморт: деталь становится самоценной. К тому же Брайнин понимает: любой обветшалый особняк в нынешних условиях обречен, а значит, он – натюрморт, по-французски «мертвая природа».

И тут мы приближаемся ко второй причине гибели пейзажа. До поры до времени полагали, что эта причина – сам художник. Он стал слишком быстро бегать, не сидится ему с мольбертом на одном месте. К тому же соревнование с камерой заставило его придумывать новые ходы и уйти от открыток. Но даже у самых глубоких и усидчивых отношения с Москвой не складываются. И дело, как кажется, не в художнике, а в самом городе. Он перестал быть «второй природой», живым организмом. Всем известно: лужковская архитектура, как лабораторный мутант, – страшно неуживчива, не признает ансамбля, не «прорастает», а сносит. Живописать современный город – то же самое, что прийти с мольбертом в супермаркет (немец Андреас Гурский это уже проделал с камерой в руках).

То, что работы Брайнина находятся именно на этой критической линии – отмирание естественной, органической архитектуры – эффектно показала куратор Полина Лобачевская, придумавшая для выставки своего рода видеосветовую среду. На потолок зала с брайнинскими особнячками и окнами она спроецировала новейшие столичные небоскребы, наплывающие на горизонт подобно авиалайнерам. Кто-то скажет, что это слишком прямолинейный ход: мол, сколько можно хаять современность в угоду старине? Но в данном случае не все так просто: новоделы уже не хочется ни хаять, ни хвалить. К ним испытываешь безразличие как к чему-то чужому (наверное, только инвесторы переживают катарсис от количества метров). Точно так же и осыпающиеся особняки на тихих улочках пробуждают не умиление, а безысходную тоску и горечь (не добрались до вас еще?).

"