Полный улет

Лакотт известен как восстановитель старинных балетов, которые не дожили до нашего времени, оставшись лишь в архивных материалах и красивых легендах. «Сильфида», пожалуй, самый знаменитый его проект, имевший международный успех с 1972 года. Вдохновившись славой давно утраченного оригинала, хореограф не ошибся в выборе. «Сильфида» – тот самый спектакль, где, как считается, впервые был испробован новый тип балетных туфель – пуанты. Хореограф Парижской оперы Филипп Тальони придумал их для своей дочери Марии. Креативный папа, мечтавший о выгодных ангажементах для себя и наследницы, не знал, что совершил эстетическую революцию и изменил пути мирового искусства. Но оглушительный успех нового балета на музыку Шнейцхоффера превзошел все ожидания. «Сильфиду», рожденную в Париже, захотела видеть вся Европа. Когда Тальони, ставшая знаменитой, приехала на гастроли в Петербург, восторженные поклонники купили ее пуанты – и съели их с соусом. А писатель Теофиль Готье (автор либретто «Жизели») назвал легко порхающую Марию «одним из величайших поэтов своего времени».

Взяв за основу историю о шотландском крестьянине, которого соблазнил летающий дух в женском облике, Тальони поступил как истинный романтик: он скрестил конкретный «местный колорит» и силу воображения, позволяющую перенестись из реальной жизни в царство грез. Джеймс, герой балета в красном клетчатом килте, полюбился белоснежной Сильфиде с веночком на голове, с крыльями за спиной и в длинной газовой юбке. Дева является герою, кружа ему голову непохожестью на обычных женщин и уводя за собой в леса. Второй акт – картина счастья на лоне природы, когда сильфида с подругами и так, и сяк нежится на воздушных потоках, вовлекая человека в красивую, но не особо нужную ему бесполую игру. Хэппи-энда не будет. Стремление Джеймса сделать мечту реальностью обернется бедой: приняв отравленный шарф из рук возлюбленного, эфирное создание погибнет, а невольный убийца умрет от горя. Лишь главный злодей – деревенская колдунья, обманувшая парня ради мести, торжествует победу.

Воссоздать оригинальную «Сильфиду» невозможно, и хореограф придумал спектакль а-ля романтический балет. Его смысл можно описать словами «рок» и «фатум». У каждого персонажа есть мечта, но исполнится не она, а то, что суждено. Без жениха в последний момент остается невеста Джеймса Эффи, в итоге принимающая в мужья нелюбимого воздыхателя. Теряя надежду на любовь сильфиды, герой в буквальном смысле обрезает деве воздуха крылья – в попытке «приватизировать» ускользающую мечту. А мечта в облике женщины, разрушающей чужое счастье, гибнет от рук своей игрушки – человека. За фасадом сказки скрыта притча о несовпадениях. И вечный вопрос: что лучше – синица в руках или журавль в небе?

Делая хореографию, Лакотт наполнил ее множеством технологических подробностей. И дело не только в том, что задействована театральная машинерия: где ж еще ее использовать, как не в волшебном балете про полеты в воздухе? Рассказывая о спектакле, невольно пожалеешь, что в газете нельзя пользоваться профессиональной терминологией: танцы Лакотта проще всего описать перечислением классических па. Это мелкая «партерная» техника, виртуозные движения абсолютно выворотной стопы, характерные для старого французского и русского дореволюционного балета, но во многом утраченные в советской школе танца. И самое важное: в «Сильфиде» не нужно эффектно «продавать» трюк за зрительские аплодисменты. Главное тут – идея воздушной легкости, замешанной на ювелирной выделке мелких «бисерных» па, «проявке» четкого танцевального рисунка и внятности пантомимного жеста. «Сильфида» стала испытанием для труппы Музыкального театра, еще и потому, что премьеру танцевали приглашенные звезды – прима Мариинского театра Евгения Образцова и солист Гамбургского балета Тьяго Бордин. Вот кто показал высший класс, ловко играя ногами! Образцова пленяла и грациозной невесомостью: на спектакле вспомнилось, что на старинных гравюрах Тальони изображена гуляющей по чашечкам цветов. А бразилец Бордин, не мудрствуя лукаво, покрасил балетный академизм своей энергичностью. Техника этой пары контрастировала с плясками остальных, как оксфордский выговор британского джентльмена отличается от народного говора «кокни»: язык вроде бы один и тот же – английский, но сходства не очень много. Хотя старались, безусловно, все, горя желанием овладеть премудростями иностранной школы танца. Старание понравилось больше всего: оно внушает надежды. И если Лакотт и его ассистенты станут регулярно приглядывать за спектаклем, труппа Музыкального театра еще удивит мир.