Певица Ирина Богушевская

– Серьезно?

– Великий артист современности. Я не шучу.

– Ирина Александровна, надо обосновать.

– Мне так кажется. Но вообще невозможно на эту тему говорить, потому что неизвестно, какова будет через четверть века музыкальная ситуация. Может, народ вообще перестанет слушать музыку, она перестанет быть средством самоидентификации. Кстати, и уже ведь перестает. Тинейджеры группируются не вокруг той музыки, которую слушают, а вокруг социальных сетей. Получить «инвайт на лепру» (доступ к одному из закрытых блогов. – «НИ») для них важнее, чем ходить на какие-то концерты.

– Вы бы с Наличем хотели какую-нибудь песню записать?

– Конечно, он прекрасный артист! Замечательно работает живьем, у него прекрасный голос, и он лапочка. Никакого противоречия в наших творческих методах нет вообще. Единственное – у меня в музыке не так много юмора, как у него. Он часто прикалывается, а я несу высокие смыслы. Сама того иногда не желая.

– Сегодня многие обзаводятся штатными продюсерами, стилистами, визажистами, пресс-атташе. Хотелось бы вам и себе взять на работу кого-то из этих сотрудников?

– Всех, кроме продюсера. Не знаю, найдется ли такой продюсер, который будет готов терпеть мою упертость в том, что касается производства музыки. Я знаю, что модные и современные аранжировки тухнут через пару лет, а продюсеры любят актуальное звучание. Кроме того, продюсеры первого эшелона почему-то не толпятся у моей двери… Нет, не толпятся. Со мной вообще непросто работать. Когда тебе нужно записать песни, входишь в состояние, когда буквально снимаешь с себя кожу. Я очень легко плачу, очень легко радуюсь. Я сняла все панцири, потому что иначе невозможно, иначе не получается в студии добиться результата, который мне нужен. А я хочу добиться, чтобы это было по эмоциям концертное «живаго», но в хорошем качестве. Ведь мои альбомы всегда проигрывали концертам.

– А на концертах тоже нужно входить в такое состояние?

– На голом профессионализме работаешь, если ты заболел или перенес трудную дорогу. Если у меня работают связки, я могу петь в любом состоянии. Но все равно перед каждым концертом ты снимаешь кожу, а зачем иначе выходить к людям? Перед большим кризисным перерывом был момент, когда я чувствовала, что превращаюсь в андроида, который поет песни Ирины Богушевской. Больше всего я тогда хотела лежать молча и не двигаться. Сейчас, слава богу, есть возможность строить график таким образом, чтобы к каждому концерту относиться как к событию. У нас никогда в жизни не было таких офигительных концертов, как в украинском туре в апреле. Не знаю, что это такое случилось, но после выступления в Днепропетровске мы все сидели абсолютно ошарашенные.

– От чего это зависит? Можно ли заранее предвидеть, что концерт будет хорошим?

– Это всегда само происходит. Все складывается на первых минутах – ты понимаешь, с кем будешь иметь дело. Зал – это огромное существо. Какое оно сегодня, что у тебя с ним произойдет, удастся ли наладить с ним контакт или придется что-то ему доказывать? Это совершенно непредсказуемо, и в этом прелесть.

– Бывало такое, что наладить контакт не удавалось?

– Бывало. В городах всегда есть большая прослойка людей, которые пришли в первый раз. В Одессе была сложная ситуация, и я знала, что были сложности с продажей билетов, и администрация раздала пригласительные. Но в антракте я увидела, что никто не ушел. Это была победа, это было реально круто.

– Есть какие-нибудь интересные пункты в вашем бытовом райдере?

– Давно не видела нашего райдера. Белых хризантем там нет. Корзины с маракуйей точно нет. Шампанского нет, восемнадцати пачек бумажных полотенец нет. М&М’s красненькие отдельно, зелененькие отдельно – нет. Мы очень непритязательные люди. Мне кажется, те, кто пишет все это в райдерах, на самом деле прикалываются.

– Но вообще организаторы концертов обеспечивают вам достойные условия?

– Нам всегда обеспечивают прекрасные гостиницы, кормят как на убой, встречают, возят, селят... Я до сих пор испытываю какое-то умиление, когда вместе со счастьем петь перед публикой свои песни мне выдают бонус в виде пятизвездочных гостиниц и шикарных ресторанов.

– То есть вы внутренне сами готовы доплачивать за это счастье, а вместо этого вам обеспечивают такие условия.

– Нет, я осознаю, что много работала для того, чтобы это произошло, и вложила в это много чего, в том числе здоровья. Но мы действительно отлично ездим. Я знаю, как путешествует рок-тусовка, как ездят барды. У нас по сравнению с ними все хорошо.

– Не хочется ли написать книгу воспоминаний? Не сомневаюсь в том, что книга будет интересной.

– У меня была идея переиздать свои альбомы и про каждую песню честно написать, как она появилась. В «Книге песен» 15 песен – значит 15 рассказов. Получилась бы такая книжечка с диском. Я стала об этом думать, даже начала их писать. Но как? Все же живы, как это можно рассказывать! Когда Лена Погребижская писала свою книжку «Исповедь четырех», был какой-то компромиссный вариант. Она задавала вопросы, а я чувствовала, что на какие-то вопросы не могу ответить. Она злилась, потому что я с ней не откровенна, а я не могу быть искренней, потому что это касается других людей. Если мне однажды скажут, что мне остался год жизни, тогда, наверно, можно будет сесть где-нибудь на острове Бали и писать воспоминания. Пока интересней музыкой заниматься.