Posted 7 июня 2009,, 20:00
Published 7 июня 2009,, 20:00
Modified 8 марта, 07:26
Updated 8 марта, 07:26
Актер Виктор Бычков:
– Когда после американских актеров вы появляетесь в кадре в фильме «Чужие», сразу становится понятно: о, это наш, свой, сразу оживляется сама тональность повествования…
– Причем это только русский зритель так реагирует! Так все и задумано. Пусть зрители почувствуют разницу: как русские актеры входят в образ и как американские. Нет, не по принципу «лучше-хуже», а просто существуют две актерские школы, две системы – американская и русская.
– В чем принципиальная разница?
– Там актер более функционален. Скажем, если у него эпизод, где нужно сыграть продавца галстука, он и будет осваивать только это, выделенное ему для эпизода пространство. Он уточнит, сколько секунд у него есть, какое пространство в эпизоде он занимает, он сыграет ровно тот образ, который ему отведен. А русские актеры всегда пытаются «сыграть Гамлета», выложить в одной роли сразу все, что они имеют внутри. И получается, что часто переигрывают.
– Сказывается школа Станиславского….
– Не совсем. Станиславский создал систему, которая позволяет найти ключик к самому себе. Дал инструмент, который позволяет каждому актеру раскрыть себя, создать свою собственную систему развития. Систему, которая из плохого актера способна сделать хотя бы посредственного, из посредственного – среднего, из среднего – хорошего. Но никакая система из посредственного не сделает гениального, это миф.
– Американские актеры, наверное, играют чаще для американского зрителя, а не для зрителя вообще, и это нормально… И для американского зрителя, наверное, их игра ближе, а нам ближе игра своих.
– Да, разница менталитетов сильно влияет и на вкус, и на симпатии. В том смысле, что фильм, очень популярный и с восторгом принятый в Америке, необязательно будет любим у нас. И, наоборот, картина, на Западе прошедшая незаметно и встретившая прохладную критику, вдруг может у нас стать дико популярной и любимой. Вот я посмотрел недавно один фильм, в котором очень точно высмеивалось американское общество, стиль жизни, были замечательные пародии на их телешоу. Сняли сами американцы. Все, кто смотрел фильм у нас, просто-таки с восторгом говорят об этом. А американскому зрителю фильм не показался интересным – они не нашли ничего смешного в том, что они и так каждый день видят вокруг. У американцев тоже свои стереотипы. Играет положительных героев актер – все, в этом качестве его и хотят видеть на экране, если играет злодеев – все, подавайте его именно злодеем. На самом деле, сколько возмущений было в Америке, когда вышел «Терминатор»! Как же – Арнольд Шварценеггер, супергерой, сыграл «не нашего», отрицательного персонажа. И в «Терминаторе-2», если вы помните, герой Шварценеггера действует уже на стороне добра.
– Виктор, все-таки роль, по которой вы известны массовому зрителю, – это Кузьмич из «Особенностей национальной…» Изменилось ли у вас отношение к этому амплуа, не надоело ли то, что вас постоянно с ним ассоциируют?
– Да нет, меня не только с ним ассоциируют. И я на него совершенно не похож. Слава богу, что мне удалось сыграть хорошо эту роль. Вернее, я не играл – я прожил жизнь человека-Кузьмича. Но я не конкретного человека показал. Любой егерь может сказать: это про меня. Любой.
– Наверняка бывает непросто – в частности, в театре, где вы много играете, переломить стереотип зрительского восприятия, «заразить» зрителя каким-то новым образом, сильно отличным от Кузьмича?
– Актеру важно, чтобы его любили. Не может быть великого актера, который приходит на площадку, где его ненавидят, а он великое творит. Ну нет такого! По-разному актеры стремятся добиться этой любви: одни влюбляют в себя, другие напускают на себя вид умный, и все уважают его как умного, третьи берут трогательностью. Но принципиально другое… Фаина Раневская замечательно говорила про великого актера Смоктуновского: «Полный идиот, но только с бородавкой». Ее спрашивают: «Это с какой бородавкой?». Она говорит: «С талантом, матушка, с талантом!». В театре я могу выйти, и зритель меня поначалу не любит, но я сделаю так, добьюсь, что меня начинают любить. А в кино, чтобы роль была успешной, я должен изначально иметь положительное обаяние.
– Даже если отрицательный персонаж…
– Да. А у нас часто в кино пускают людей с отрицательным обаянием. И там происходит какой-то слом, я сижу и думаю: я дурак, что ли? Я не верю. Он играет доброго, а он же злой.
– Как вы отличаете для себя хорошего актера от просто успешного? Ведь многие молодые актеры так и думают: взял, сыграл в разрекламированном проекте узнаваемую роль – все, звезда!
– Хороший актер – он как ребенок. Он ранимый, может быть, немного капризный, но непосредственный, естественный. Поэтому ему не нужно «изображать роль», он живет в ней. Ведь дети живут именно так. Вот мы взрослому скажем: «Сыграй взрослого». Он приосанится, сделает строгое лицо, расправит плечи, сдвинет брови, уточнит: «А каких родов войск?». То есть именно начнет настраиваться. А ребенку скажем: «Представь, что ты генерал. Покажи, как это». И он сразу – «Огонь, пли!». Он моментально войдет в эту роль, ему не нужно никаких обусловленностей, он уже сразу живет внутри этого образа.
– Стало быть, настоящий актер не может быть себе и менеджером, «вести свои дела», чтобы быть, как это нынче принято, успешным?
– Актер вообще не может быть никем, кроме как актером. Если актер может быть еще кем-то, то это не актер, а артист.
– Однако сейчас многие пытаются совмещать…
– Ну и замечательно – это артисты. Они могут совмещать. А актер – это клеймо, это трагедия, это ужас твой и радость. В конце концов всегда есть возможность сказать человеку: «Ты будешь моим агентом, ты всем этим и занимайся, а меня это не касается, я занимаюсь только творчеством». У меня был знакомый коллега, он в 1980-е годы играл в карты и проигрывал огромные деньги. По сорок тысяч, когда «Волга» стоила пять. И он должен был отрабатывать эти деньги. И стал рэкетиром, причем используя при этом свой актерский талант, за что бандиты его очень уважали. Его осудили, он сидел в тюрьме и погиб в итоге. Но стал хуже он уже на том этапе, когда стал совмещать в себе две ипостаси. Я видел это. А он – человек, который дублировал Филиппа Нуаре. Когда Филипп Нуаре услышал его голос, он сказал: «Я хочу, чтобы только он меня дублировал». И вот этот человек исчез. Потому что предал профессию. А великие актеры не могут лукавить – ни на сцене, ни в жизни. Они трепетны, открыты. Это может быть только дано, и дальше это нужно не растерять. А растерять этот «поцелуй свыше» может и ребенок, причем не по своей вине. Сравните тех детей, которые воспитывались в семье, в любви, были обласканы, и детей, выросших в приюте, где по ранжиру для каждого ребенка у воспитательницы по 20 минут отведено. Вот 20 минут она должна с ним поиграть, его поласкать. Но что это такое – 20 минут?
– Как ваши дети воспринимают вас на экране?
– Им приятно, ведь это папа. Но особенно на эти темы мы в общем-то не говорим. А Добрыня, младший, он еще не соотносит меня на экране со мной в жизни. Но, так или иначе, когда начинается передача «Спокойной ночи, малыши!», я вижу, что он радуется.