Posted 6 ноября 2012,, 20:00

Published 6 ноября 2012,, 20:00

Modified 8 марта, 05:25

Updated 8 марта, 05:25

Дом окнами в мифы

Дом окнами в мифы

6 ноября 2012, 20:00
В Российском Молодежном театре художественный руководитель коллектива Алексей Бородин представил столичной публике свою версию драматической трилогии Юджина О’Нила «Участь Электры». Здесь и впрямь смешалось столько эпох, дат и мест, что для их синтеза стоило завести новое театральное измерение.

Юджин О’Нил завершил свою трилогию к началу 30-х годов минувшего века, действие его драм происходит в 60-х годах XIX столетия, а РАМТ играет здесь и сейчас, в России образца нового тысячелетия. Миф, конечно, служит опорой прочной. Истории Электры и Ореста, истории предательств и обманов, мести и мук совести, рока и попытки свободного выбора вряд ли когда-либо утратят актуальность. Да, меняется форма, приметы быта, но модели человеческого поведения подчас уходят своими корнями в вечность.

Наверное, поэтому визуальный облик спектакля РАМТа «Участь Электры» торжественен и строг, а любая конкретика уступает место вещам едва ли не символическим. В авторских ремарках О’Нила присутствует и дом, и вязовые аллеи, и лужайки. В сценографии Станислава Бенедиктова эта история «одета» в мрачную черно-белую униформу трагедии. Дом, который медленно и постоянно вращается вокруг своей оси, открывает все новые и новые пространства – пустые и холодные, почти без окон. Столь же мрачны и, кажется, безжалостны выражения лиц людей со старинных фотопортретов. Лица мертвых, которые парадоксальным образом не оставляют в покое живых, являясь то ли судьями за старые грехи, то ли невольными провокаторами новых грехов. Дом-лабиринт, из которого, как не ищи, не найдешь выхода, а массивная «четвертая стена» то и дело будет угрожающе опускаться, пока в финале не превратит безлюдное жилище в склеп с заживо погребенной в нем Лавинией-Электрой. И даже цветы, изначально кажущиеся высохшими, здесь представлены исключительно в черно-белой гамме.

Алексей Бородин конечно же решительно сокращает весьма объемную трилогию О’Нила в новом переводе и сценической редакции Сергея Таска. Оставляет за бортом детали, многословие, отдельных персонажей. Здесь вообще очень многое происходит без слов, а музыка Натали Плэже становится полноправным участником действия, настраивая на нужные эмоции, расставляя акценты. В ней слышится то дробь чечетки, то напевы негритянского soul – она словно бы связывает воедино разные географические полюса в нечто цельное, чувственно понятное.

Для режиссера в подобной мифологической ситуации, кажется, теряет смысл даже возраст актеров. Лавиния (Мария Рыщенкова) выглядит ровесницей своей матери Кристины (Янина Соколовская), а ее брат Орин (Евгений Редько) совсем не мятущийся юнец, но человек, уже успевший набраться трагического опыта. Быть может, все это нужно для того, чтобы подчеркнуть тему «двойников», которая явно вытекает из античного мотива Судьбы. Красавица Кристина ярким зеленым пятном разбивает мрачность красок первого действия. Совершив преступление во имя страсти, отравив нелюбимого мужа Эзру Мэннона (Сергей Насибов), она взлетает на белых качелях в облаке сценического «тумана». Ближе к финалу в такой же мизансцене мы обнаружим Лавинию, приняв ее в первую минуту за призрак покончившей с собой матери.

При всей трагичности ситуаций Алексей Бородин отнюдь не провоцирует актеров на открытое выражение страстей. Нет, актерская манера игры здесь строга и сдержанна и допускает лишь редкие отчаянные повышения тона. Подлинная трагедия, вероятно, и должна играться именно так. А античные «приветы» словно бы множатся: то в женских одеяниях можно заметить очертания туники или хитона (художник по костюмам – Валентина Комолова), то в моменты приготовления к смерти актеры нанесут себе на лицо белую меловую «маску». А сама смерть, как водится, случится в невидимом глазу пространстве.

При этом конечно же тема Судьбы звучит в современном психологическом варианте, но без назойливой дидактичности. Герои спектакля при всей жесткой заданности поведенческих мотивов – люди с живыми страстями, страхами, неуверенностью в себе. Трагедийная однозначность здесь сменяется многослойностью человеческих эмоций. Строгая Лавиния готова любить, исподволь приглядываясь к Адаму Бранту (Алексей Веселкин), оказавшемуся любовником матери. У Орина столь мучительными подчас становятся проявления не вполне сыновней любви к Кристине. Попытка любви не задастся практически у всех персонажей спектакля. Всего лишь потому, что каждому действию, как известно, есть противодействие. Давние семейные истории, вытаскиваемые из глубин памяти, провоцируют ненависть, тщательно разжигаемую, подчас давно уже не актуальную, мешающую наладить жизнь. Но таковы законы трагедии…

Спектакль Алексея Бородина отнюдь не обращен только к давним временам и проблемам мифологически вечным. В нем угадывается желание направить зрительскую мысль и чувство на жизнь собственную, с ней разобраться. Ведь дом с окнами в мифы – наша общая судьба.

"