Экзотика страсти

Лев Толстой, подозрительно относившийся к искусству театра, был убежден, что хороший рассказчик может передать свои мысли и эмоции слушателям, не прибегая ни к каким специальным ухищрениям. Режиссер и один из авторов пьесы Амир Реза Кухестани, прошедший выучку в лондонском театре «Роял Корт», строит постановку как чередование монологов. Двое убийц и двое свидетелей рассажены за четырьмя столами лицом к четырехугольнику зала и спиной друг к другу. У каждого за спиной экран, на котором возникает лицо говорящего.

Две женщины и двое мужчин рассказывают о преступлениях страсти. Юная дама зарезала своего возлюбленного. Пожилой мужчина убил своего сына, мать, двух сестер и покушался на брата. Теперь этот брат рассказывает свою версию произошедшего. И как его племенник взял в жены его дочь. И как дочь не выдержала замужней жизни с ревнивцем. И как по взаимному согласию семей молодые развелись. Но бывший муж все приходил к их дому. Как дочь вышла замуж и уехала. И брат с сыном тоже уехали от мучительных воспоминаний. А через четыре года брат неожиданно вернулся и зарезал семью. «Я был как в тумане. Зачем им жить, если больше нет в живых моего сына?» – вопрошает пожилой человек с красными то ли от слез, то ли от гнева глазами.

Исполнители в иранском спектакле вполне отвечают идеалу Толстого о рассказчике, умеющем заразить своих слушателей. Не покидая своего места, обойдясь практически без жестов, они одними интонациями и мимикой передают всю разнообразную гамму чувств своих героев: жертв и убийц.

Преступления, о которых рассказывает иранский спектакль, обычно проходят по категории бытовых. Другое дело, что быт тут – незнакомый, экзотический. Как экзотичны пейзажи, иногда транслируемые на экран: горы, дороги, невиданные прежде деревья, белые особняки с витыми решетками. События происходят в мире, где к ножу руки привыкли куда больше, чем руки зрителей, сидящих в зале. И о том, как резать – барана ли, человека ли – действующие лица тоже осведомлены куда лучше нашего. Где та яремная вена, которую надо быстро надрезать, чтобы животное тихо и без боли истекло кровью? А где эта же вена на шее матери, чтобы зарезать ее так же быстро и без боли, а потом аккуратно накрыть покрывалом, чтобы уберечь тело от мух?

Случайно выживший брат, у которого был располосован живот так, что вываливались внутренности, не таит злобы ни за себя, ни за убитую мать и сестер. Он приходит в тюрьму на свидание, приносит кеды. И братья говорят «обо всем и ни о чем», как будто происшедшее не стало пропастью, навсегда отделившей их друг от друга.

Сидящие люди отделены от зрительного зала расстоянием в шаг. Но в то же время здесь полное ощущение, что они находятся в пространстве, отдаленном от нашего на сотни лет и миль. Нельзя сказать по окончании спектакля, что люди Ирана стали нам ближе. Но, по крайней мере, теперь гораздо понятнее разделяющее нас расстояние.