С кистью наперевес

Приключение картины в конце ХХ века – это отдельный захватывающий сюжет. Как известно, все прошлое столетие ей предрекали скорейшую смерть под натиском фотографии и кино. Потом неожиданно ярмарки заполнили огромные холсты «новых живописцев» (типа наших Дубосарского-Виноградова) и экспрессионистов от Герхарда Рихтера до Джонатана Меезе. Цены на их искусство взлетели неимоверно. Вслед за ними подняли голову и мастера старой академической школы. Оказалось, что в правильном контексте актуальным становится хоть абстракционизм, хоть реализм. Это примерно так же, как, например, взять самый нафталиновый спектакль академического театра со всеми штампами «классической постановки» и объявить, что затянутые паузы, «переигрывание», старомодные костюмы и прочие издержки старорежимности – это не ретроградство, а самый что ни на есть концептуализм. Что все здесь полно скрытых смыслов, самоиронии и символических цитат. На постановку немедленно набежит вся светская Москва.

Самый простой ответ на вопрос, почему холст-масло так живучи, звучит очень банально: потому что они освящены более чем шестисотлетней традицией. Поэтому, когда художник берет в руки кисть, он по определению превращается в соратника Леонардо или Моне. Живопись словно бы приподнимает изображенное над реальностью, отсылает к истории. Не случайно ХХ век изобрел остроумный прием: художники начали «переписывать» фото- и видеокартинки. Уорхол брал портреты звезд из газет, Рихтер – кадры телерепортажей. Примерно в том же ключе действуют и герои двух московских выставок, открывшихся в нескольких метрах друг от друга. Британская художница Роуз Вайли (выставка Rosemount) спокойно переносит на холст стоп-кадры с футбольных матчей, из драматических фильмов и светской хроники. Александр Жерноклюев (проект «На черном») откровенно отсылает к фотографии (одна из его ранних серий копировала анонимные отпечатки XIX века) и к кинематографическому монтажу, когда помещает фигуры и головы на безучастный черный фон. Ирония в том, что живописцев стимулируют не виды природы или заказ на портрет реального лица, а новейшие медиа.

Оттолкнувшись от экрана и камеры, они двигаются в разных направлениях. Госпожа Вайли уходит в подсознательное – накладывает свои детские послевоенные переживания, знаки и надписи. Ее картины выглядят одновременно и как безумные детские рисунки, и как спонтанные холсты абстракционистов и поп-артистов (Баския). Именно тут фраза «я и сам так нарисую» выглядит куда как более уместной, чем в случае с «Черным квадратом» Малевича. Выпускницу Королевского арт-колледжа вряд ли упрекнешь в непрофессионализме. Но именно это упрощение и опрощение (почти до наскальных первобытных рисунков) придает ее живописи потрясающую силу.

Наоборот, Александр Жирноклюев извлекает все соки именно из живописания. Бесконечно накладывая мазки на огромные физиономии и фигуры, он достигает эдакого красочного месива. В этом месиве – его борьба с глянцевостью рекламы и масс-медиа. Как пишут устроители выставки, «игра света, колористика, выверенность мазков, пластическая правдоподобность для художника важнее героев». Еще один шаг – и зритель утонет в краске, как в симфониях первых музыкальных импрессионистов.

Иными словами, если из картины выпарить фотографию, на поверхности остаются – рисунок (именно его живописно культивирует Роуз Вайли) и чистая краска (стихия Жерноклюева). Будут ли эти две субстанции последним прибежищем художников или памятником картине в начале XXI столетия, пока не может сказать никто.