Хореограф-кукольник Дуда Пайва

– Расскажите, каким вы сами были ребенком?

– У меня было трудное детство – с полутора лет появились проблемы с глазами, а с двух лет начались операции. В общей сложности их было 18. Я провел много лет с закрытыми глазами. Привык к темноте. И когда я работаю с куклой, у меня ощущение, что я в потемках, но могу видеть глазами куклы. Поэтому у моих кукол такие яркие, сияющие глаза. Их блеск вы увидите, даже если сидите в последнем ряду. Это очень важно для меня. Глаза для моих кукол я собираю по всему миру. Хотя зрение мне вернули, и я иногда вижу даже больше, чем мне хотелось бы. Мои глаза стали также одной из причин, по которой я уехал из Бразилии, где я родился: после всех этих операций у меня был сильный аллергический конъюнктивит, и мне пришлось подыскивать более темное место вроде Аляски или Голландии. Я выбрал Голландию, чтобы быть в более тесном контакте с миром современного танца – в 1990-х в Европе, в частности в Голландии, он был очень интересным, экспериментальным.

– Откуда у танцора интерес к куклам?

– Куклы меня никогда не интересовали! Вплоть до 1998 года, когда Ицик Галини, руководитель труппы, в которой я танцевал, пригласил для совместного проекта театр Гертруды из Израиля. В этом театре как раз люди работали с куклами. Я был просто танцовщиком и должен был выполнять то, что мне говорили. И как только из пластикового пакета достали куклу, предназначавшуюся для меня, она сразу завоевала мое сердце. Я понял, что мой мир изменился. У меня появилась возможность вдохнуть во что-то жизнь. Куклу звали Порша Лабель. Она стала моим близким другом. И до сих пор в репертуаре нашей труппы как экстраординарная актриса. Недавно я сделал новую постановку, многоактовую, которая называется «Сломай легенду». Это водевиль, с которого начнется музыкальная карьера Лабель – она будет петь в трио судеб, которые довлеют над человеком. Петь будут об убийствах, о конце времен…

– Вы считаете это подходящим сюжетом для водевиля?

– Довольно бодрящим! В этом природа моего творчества – я всегда говорю о серьезных вещах с юмором. Ведь сила кукол в том, что они – карикатуры! И вносят элемент критики в происходящее.

– Кукольник, пришедший из мира танца, – распространенный путь в европейском театре?

– Нет, это не часто бывает. Я знаю немало людей, которые занимаются этим жанром, но они до этого не были ни танцовщиками, ни хореографами. И в театральных школах нет такой академической дисциплины. А между тем это очень сложный жанр. Мне пришлось учиться самому. И теперь меня приглашают во многие университеты мира давать мастер-классы, но всегда это бывает очень краткий курс. А жанр на самом деле требует долгого обучения, потому что это чрезвычайно сложно! Во-первых, надо быть танцовщиком, а для этого надо заниматься 6 часов в день. Во-вторых, ремесло кукольника требует 7–8 часов ежедневной работы. Так что люди этой профессии – немножко сумасшедшие и немножко шизофреники.

– А кто делает ваших кукол?

– Я! Сам научился. Хотя рисовать не умею. Сначала я делаю маленькие модели, потом – кукол в полный рост. На изготовление одной большой куклы, как Бастард, уходит два месяца. Берется один огромный блок поролона и маленькие ножницы, которыми извлекается скульптура из этого блока. Как из мрамора, но гибкого. Поэтому мне нужны помощники.

– Одно неверное движение – и кукла испорчена. Часто приходится переделывать?

– Я никогда не переделываю. Мне нравятся ошибки, они идут в дело. Я – не перфекционист. Я нахожу прекрасное в несовершенном. Лица моих кукол всегда асимметричны. На разных половинках лица – разный уровень экспрессии, и выражение лица разное это дает. Это обогащает природу кукол. Для меня симметричная кукла менее экспрессивна.

– Вы позволяете публике после спектакля близко познакомиться с куклами. У них есть дублеры?

– Нет! И, если кукла по каким-то причинам прекращает свое существование, мы не делаем новую – спектакль больше не существует. На самом деле публика не очень опасна для кукол. (Правда, в России я впервые столкнулся со столь страстным желанием физического контакта с моими куклами.) Я приглашаю людей потрогать кукол, потому что мне нравится ощущать вокруг себя эту энергетику. Бастарду около трех лет, и он пока жив. На самом деле мы с техниками внимательно следим, чтобы зрители обращались с куклами бережно.

– Какова основная идея вашего творчества?

– Когда я создаю своих кукол и работаю с ними, это дает ощущение создания новой жизни, рождения заново. Я слышал высказывание от актеров: для живого актера – серьезный вызов исполнять смерть на сцене, он борется против этого внутренне. А для куклы – наоборот: преодолением является оживание на сцене. Специфика поролона, из которого созданы все мои куклы, в том, что он позволяет буквально вдохнуть воздух в себя: если вы его сожмете – воздух выйдет, разожмете – он наполняется воздухом. Такое простое упражнение – пример того, как вдыхается жизнь и ты рождаешься заново. Поролон дает такую массу возможностей, что мне кажется, что я нахожусь всего лишь на начальном этапе их освоения.

– Вы много гастролируете по всему миру. В каких странах жанр вашего театра любят больше?

– Любят везде. (Я не был пока разве что в США.) Может быть, более всего во Франции. В 1990-е особо популярен был танец. А сегодня во Франции так называемые визуальные представления пользуются большим успехом. В прошлом месяце у меня был очень плотный график – порядка тридцати представлений на 400–500 человек.

– Вы несколько раз проводили мастер-классы в Москве и Петербурге, и на предстоящем фестивале Кукарт впервые примет участие ваш ученик Петр Харченко. Что это будет за спектакль?

– Этот спектакль я сделал под впечатлением от первого посещения Эрмитажа. Когда я увидел там античные скульптуры, мне захотелось поработать с греческими мифами, с богами и богинями. Это будет совсем короткий спектакль, 13-минутный, под названием «Ника» – об отношениях человека и бога. Каждый из них чего-то хочет от другого. Интересно исследовать моралистичность древних мифов. Иногда они помогают определять рамки современной морали.