Жоэль Шапрон

– В программе фестиваля собрано много разных картин – от блокбастеров, таких, как «Невезучие», до радикального экспериментального арт-хауса, как, например, фильм «В моей коже». Можно ли считать, что это объективная панорама французского кино?

– Отбором занимаемся не мы, а сами российские прокатчики. Мы просто обращаемся к ним и узнаем, какие французские фильмы они купили. Из них и составляется программа. А поскольку прокатчики в России очень разные, то и кино они покупают очень разное. Так вот естественным образом и складывается действительно реальная картина французского кино.

– Юнифранс, по-моему, уникальная в своем роде организация. Если я не ошибаюсь, то больше никто в мире не устраивает такие мощные кампании по пропаганде кино.

– Это не совсем так. Подобные организации на самом деле существуют почти во всех европейских странах. Другое дело, что у них практически нет денег. А у нас бюджет довольно большой – порядка восьми миллионов евро. Самое интересное, что Юнифранс живет не за счет налогоплательщиков, а за счет зрителей. Во Франции существует специальная система, весь фокус которой заключается в том, что с каждого проданного кинобилета снимают одиннадцать процентов стоимости, и эти деньги идут в специальный фонд, который помогает и производству, и прокату, и демонстрации во Франции, плюс еще экспорту фильмов, и самому Юнифрансу.

– То есть таким образом и происходит экспансия французского кино? Поэтому оно завоевывает мир?

– Слово «завоевывать», наверное, не очень верное. Во всяком случае мы сами на это смотрим иначе – просто боремся за то, чтобы в мире была не одна кинематография. Мы боремся за право сосуществования вместе с американским кино. Потому что знаем, что есть публика, готовая ходить и на другое кино, но и на французское кино тоже. Эта публика есть и в России. Французское кино собирает здесь около полутора миллионов кинозрителей ежегодно.

– В советские времена французские картины, бесспорно, занимали первое «валовое» место среди всех иностранных фильмов и собирали более шестидесяти миллионов зрителей в год, а иногда и больше...

– Феномен этой популярности можно объяснить разными причинами. Прежде всего тем, что в советские времена американское кино было неуместным идеологически, и никто здесь не хотел продвигать американские фильмы. То же голливудское кино, которое попадало в СССР, главным образом разоблачало американские проблемы. Вторая причина заключается в том, что Россия исторически питала особую любовь к Франции – и в восемнадцатом веке, и в девятнадцатом, и в двадцатом. Вся аристократия говорила на французском языке… А после Второй мировой войны очень многие французы – актеры и режиссеры – стали поддерживать Советский Союз. Были Жерар Филип, Ив Монтан, Симона Синьоре... Как только в конце пятидесятых годов Советский Союз открылся, так сразу туда поехали французы. Третья причина – в шестьдесят шестом году наш премьер Шарль де Голль был в Москве и подписал с Советским Союзом межгосударственный договор. И в этом огромном договоре был пункт о том, что каждая страна обязуется покупать у другой страны по двенадцать кинокартин в год. И так каждый год строго по договору СССР покупал по двенадцать французских картин. Это были, конечно, нейтральные ленты, в основном комедии. Именно так на ваших экранах появились Луи де Фюнес, позже Пьер Ришар, Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Жерар Депардье. То есть наше кино процветало здесь благодаря политическому соглашению.

– А по какому принципу Франция отбирала те двенадцать картин, которые должна была купить у Советского Союза?

– Французы хотели «приобретать» Параджанова, Тарковского... И надо сказать, что советская власть давала возможность покупать такое кино. У нас в Париже был кинотеатр под названием «Космос», который постоянно показывал советские картины. Впрочем, нельзя сказать, что они пользовались космической популярностью. Лишь в конце пятидесятых годов такие фильмы, как «Летят журавли» или «Баллада о солдате», собирали миллионы зрителей, но это – исключения. И все же уважением и интересом французских зрителей советское кино пользовалось.

– Вы отбираете наше кино для Каннского фестиваля. Наверняка вам часто приходится слышать претензии, что российского кино в Каннах мало.

– Да, приходится, и я категорически с этими претензиями не согласен. Дело в том, что Каннский фестиваль по общему количеству картин в принципе не такой уж большой, он раза в четыре меньше Берлинского. А что касается русского кино, то оно как раз представлено намного больше, чем любая другая восточноевропейская страна. За последние десять лет в Каннах было пятнадцать российских картин в разных программах. На втором месте – Венгрия, всего лишь с семью картинами.

– Но последнее время Каннский фестиваль упорно берет в конкурс только фильмы Александра Сокурова – четыре картины за последние пять лет. Почему такое постоянство?

– Вот любая другая страна радовалась бы, что в Каннах есть ее кино, а русские постоянно недовольны. Это ведь хорошо, что в каких-то странах есть хорошие режиссеры. Что до Сокурова, то у каждого фестиваля есть свои герои, фильмы которых фестивали ждут и отслеживают. У Сокурова есть свои настоящие любители и во Франции, и во всем мире. Сокуров снимает настоящее авторское, абсолютно специфическое кино, и это нормально, что Каннский фестиваль его отмечает почти каждый раз. И, я думаю, можно гордиться тем, что Сокуров есть.