Posted 2 августа 2011,, 20:00

Published 2 августа 2011,, 20:00

Modified 8 марта, 06:15

Updated 8 марта, 06:15

Актер Петр Семак

Актер Петр Семак

2 августа 2011, 20:00
Санкт-петербургский Малый драматический театр – Театр Европы – по традиции завершил сезон в последней декаде июля. Перед отпуском премьер театра Петр Семак, сыгравший в минувшем сезоне полковника Вершинина в «Трех сестрах», побывал в Москве. В интервью «Новым Известиям» Петр СЕМАК рассказал, почему считает актерские мя

– Прошедший сезон был непростым для русского театра: сокращение госдотаций, уход из сферы культуры многих спонсоров, вступивший в действие 83-й федеральный закон (об автономии), который уже окрестили «убийцей»… Коснулись ли эти негативные явления вашего театра? Или звездный статус театра как-то защищает от катастроф и волнений?

– Никогда наш статус ни от чего не защищал. Сколько лет работаю в театре, столько лет нам все собираются построить новое здание. У нас ужасный зал, что, к счастью, редко замечают зрители: много неудобных мест, «душный» балкон… Да и зарплаты у нас никогда не были «самыми высокими». Коллеги, особенно московские, всегда удивлялись: надо же, а мы думали, что раз вы такие знаменитые и востребованные, то и получаете соответственно! Увы, это не так. В минувшем сезоне у нас сильно сократили весь технический штат. На общем собрании предупредили, что театру, чтобы свести концы с концами, придется сократить зарплаты актерам на двенадцать процентов. Сократили. Кстати, ни у технической, ни у творческой части нагрузка меньше не стала.

– В Москве весь сезон прошел под знаком актерских мятежей и бунтов. В трех театрах Москвы сменились худруки. Как вы относитесь к такому «катастрофическому» способу решения внутренних театральных проблем?

– Я, честно говоря, не понимаю, откуда актеры берут время, чтобы бунтовать. Спектакли, репетиции, премьеры, гастроли… Я посчитал, что в этом сезоне в среднем у меня было по пятнадцать спектаклей в месяц, а иногда и по двадцать пять. Сегодня Лир, завтра – Вершинин, послезавтра – Астров… Головы поднять некогда. А ведь на мятежи надо много времени и свободных сил. Может, актеры начинают бунтовать, когда они не очень заняты? Бунтуют от недозагрузки, от невостребованности? Это только мое предположение. Мне кажется неправильным, когда всех причесывают под одну гребенку, когда говорят об «общих» проблемах или «общем» кризисе. Каждый театр – уникален. Случившееся в «Маяковке» не похоже на то, что произошло в Театре Станиславского, и они оба не похожи на «Таганку». Три абсолютно разные истории. И здесь нет ни общих рецептов, ни общих правил. Со стороны сложно судить о том, что же реально происходило во всех трех театрах. А тем более распространять это как общую модель. Дескать, раз скандал на «Таганке», значит, теперь все будут изгонять своих режиссеров.

– А как лично вы оцениваете актерский мятеж?

– Лично для меня такой способ неприемлем. Если для тебя театр – твой дом, то, если не нравится, – уходи! Сам уходи. Это как в семье: стало тебе невыносимо с родителями – ищи счастья на стороне. Но не ты этот дом выстроил – не тебе его рушить.

– Странно это слышать от актера, которого уже не раз называли «лицом МДТ», его главной опорной балкой…

– Это все красивые, приятные слова. Малый драматический театр – это театр Льва Додина. Как «Мастерская Петра Фоменко» – театр Петра Фоменко. Как Художественный театр был театром Станиславского и Немировича-Данченко, а театр Мейерхольда – театром Мейерхольда… Таганка была создана Юрием Любимовым и, что ни говори, остается театром Любимова. Конечно, лестно актеру ощущать себя и опорой, и лицом, и визитной карточкой, и именем на растяжках… Но надо помнить, что все равно не ты здесь главный. Театр строится режиссером, определяется его личностью. Другой вопрос: насколько ты вписываешься в этот театр, насколько ты ему нужен.

– Вам на недозагрузку вроде жаловаться не приходилось?

– В разные периоды было по-разному. Был период, когда у меня совсем не было новых ролей. Я даже как-то на репетиции, когда Лев Абрамович предложил сказать вместо авторских слов своими словами о своих реальных проблемах, выдал целую речь о том, что «у меня нет новых ролей!». А последние годы скорее ролей чересчур много. Возраст, наверное, начинает сказываться или усталость. Иногда и новая роль не радует. Уже думаешь: а нужна она мне? Хотя Шекспира или Чехова всегда готов играть.

– Мне всегда казалось, что у вас репутация не только лучшего, но и «самого безотказного» актера труппы. Если заболевает Герасим в «Муму» – вас вводят на роль Герасима. Когда Сергей Власов не смог лететь из-за травмы и играть «Московский хор», то вас срочно «ввели» и отправили играть сразу после девятичасовых «Бесов»…

– С «Муму» было легко. Во-первых, я много лет играл в этом спектакле, знал все мизансцены. Во-вторых, роль Герасима – без слов. А вот «Московский хор» – это было испытание на прочность. Монологи огромные. Спектакль я видел всего один раз. После «Бесов» мне и так-то сложно было на ногах стоять, а тут самолет, длинный перелет. Но что делать? Гастроли были важные. А Власову надо было срочно операцию на глазу делать. Ему же тогда чуть голову не проломили. Куда ж ему лететь?! Сижу в самолете, учу текст, а в голове такая вата, что ни одну страницу не могу запомнить. Прилетели, начали репетировать – путаюсь в мизансценах, партнеры злятся… Да еще костюмеры ходят вокруг, за голову хватаются: как перешить на меня мундир Власова – я же пошире буду! Три ночи не мог спать. Наконец, спектакль. На меня надевают мундир Власова, а он садится как влитой! Это я от бессонницы, от напряжения, от этой внутренней лихорадки, килограммов на семь за эти дни похудел! Костюмеры, уж у нас ко всему привычные – обалдели. Ничего, сыграл в «Московском хоре». Даже партнеры как-то по-новому взглянули, дескать, ну ты даешь! Пятнадцать тысяч премии выписали.

– Долларов, надеюсь?

– Рублей! Но гастроли состоялись, все прошло отлично.

– А когда вы играли Дорна в «Чайке» со сломанной шеей, в корсете – тоже театр спасали?

– Нет, тогда меня как раз все уговаривали не играть, поберечься. После того как я так лихо прыгнул на репетиции через «озеро» и рухнул, так что все испугались – живой ли, меня даже Лев Абрамович Додин уговаривал не играть, дождаться, когда снимут гипс. Но обидно было – премьера в Москве, столько репетировали. А днем в тот же день мне еще госпремию давали.

– Так и получали госпремию в гипсовом воротнике на шее?

– Так и получал. И Дорна вечером сыграл в этом «ошейнике». Потом кто-то написал: дескать, какой неожиданный рисунок роли Дорна!

– Сейчас в репертуаре МДТ практически весь «классический» Чехов. Одной из главных премьер прошедшего сезона в театре стали «Три сестры», где вы играли Вершинина. Легче играть уже игранного автора?

– «Три сестры» сложно репетировались. И роль у меня складывалась долго. Додин мне еще в начале репетиций рассказал, что Анатолий Эфрос говорил, что он видит Вершинина похожим на Иннокентия Смоктуновского, только очень уставшего. «Вот, Петя, так и попробуйте сыграть». Легко сказать: сыграть уставшего Смоктуновского. Что-то стало получаться только к премьере. Да и сейчас еще в этом спектакле мне сложно. Он – мрачный, тяжелый, беспросветный. Ни у кого ничего не складывается, ни у кого не остается ничего, даже надежд. И этим наш спектакль слишком похож на жизнь. Мой Вершинин уходит, зная, что впереди никто не ждет. Но надо вести бригаду. Надо тянуть лямку. Надо продолжать жить… Много лет мы все уговариваем Льва Абрамовича поставить что-нибудь веселое, какую-нибудь комедию или водевиль. Он всегда спрашивает: разве жизнь так уж радостна? С годами я, похоже, все больше его понимаю…

"