Погружение в жизнь

Ничего утонченного, на что обычно клюют завсегдатаи фестивалей, в картине нет. Одна подружка до блевоты напивается, другая до желтизны накуривается, третья лишается невинности, подвергается избиению, делает подлость и в конце посылает маму с папой на три и пять букв соответственно. Такой вот первый бал Наташи Ростовой – точнее, трех будущих «Наташ».

«Розетта» и другие фильмы братьев Дарденн, «Смерть господина Лазареску» Кристи Пуи, «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу, «Старухи» Геннадия Сидорова, «Шультес» Бакура Бакурадзе, «Тюльпан» Сергея Дворцевого и «Все умрут, а я останусь» – все это звенья одной цепи «квазидокументальных» картин. Эти работы пользуются признанием крупнейших фестивалей и заставляют задуматься над соотношением игрового и документального в кинематографе.

В самом общем виде можно сказать, что нынешний «документализм» игрового кино является реакцией на засилье спецэффектов, чертовщины и прочей небывальщины в коммерческом кино. Чем невероятнее то, что происходит с Джеймсом Бондом, Нео, Индианой Джонсом, Бэтменом, Человеком-пауком, чем необыкновеннее они сами, чем более фантастические миры и фантастических героев рисуют нам компьютеры, чем изощреннее монтаж и круче движение камеры – тем больше желание авторского кино пользоваться максимально простыми средствами для изображения жизни таких же простых людей. Так возникла датская «Догма» – нечто вроде монастырского устава, предписывающего кинематографистам быть аскетами при использовании выразительных средств. И в самом деле, стоит один за другим посмотреть «Шультеса» и только что стартовавший блокбастер Тимура Бекмамбетова «Особо опасен», чтобы увидеть, какая пропасть лежит между ними. В том числе пропасть финансовая – один снят за копейки и вернет копейки, другой сделан за миллионы долларов и соберет миллионы у.е.

В массе публика не любит, когда ее глаза направляют в обычную жизнь или в собственную душу, в жизни она любит экстраординарные зрелища – гладиаторские бои, футбол, воздушные парады, а в кино – землетрясения, извержения вулканов и вторжения пришельцев. Средняя человеческая душа рвется прочь из клетки собственного тела и радуется, когда ей дают полетать в виртуальных мирах.

Единственная обыденность, на которую можно купить массового человека, – это реалити-шоу, привлекательность которых основана на вуайеризме зрителей. Поэтому «новый документализм» активно использует эстетику киноподглядывания за чужой для большинства зрителей жизнью. Бакурадзе как бы подглядывает за воришкой Шультесом, Германика – за тремя девочками, Дворцевой – за жизнью казахского становища. При этом все трое педалируют особо пикантные или экзотические элементы: один – полный имморализм героя, другая – жаргонные словечки и матерщину в нежных девичьих устах, третий – непривычные для горожан аспекты кочевого быта.

Правда, документализм Дворцевого стоит несравненно большего труда и потому более ценен, чем документализм Бакурадзе и Германики, поскольку, к примеру, показать прием реальных родов у овцы гораздо сложнее, чем имитировать совокупление человеческих особей в подвале или вытаскивание кошелька из заднего кармана в автобусной давке. Но и у них есть свои достоинства. Специфическая простота, она же пустота «Шультеса» позволяет приписывать ему различные культурные мотивы – беспамятства, аутизма, замороженности – вплоть до утверждения, что карманничество героя является попыткой преодоления собственной некоммуникабельности. Сходным образом фильму «Все умрут, а я останусь» можно «пришить» тревогу за судьбу юного поколения, грубого, жестокого и подлого, и даже увидеть в нем позднюю фазу «гендерного» переворота, в результате которого девичьи группы приобрели звериные черты «мальчиковых» стай. Но никакой необходимости в подобных трактовках нет. Перед нами всего лишь частные случаи, притом рассказанные с большой мерой неточности.

Впрочем, все достоинства и недостатки документализма в игровом кино меркнут перед тем, что он по большей части представляет собой вынужденное увлечение начинающих кинематографистов. На мизерном бюджете декораций не построишь, трюковых съемок не проведешь, спецэффектов много не нарисуешь. Так что приходится погружаться в обычную жизнь. Удастся в этих условиях снять что-то из ряда вон выходящее – дадут большие деньги, и тогда прости-прощай реальное кино.