Режиссер Миндаугас Карбаускис

– Миндаугас, еще совсем мало времени прошло, но у вас уже появилось первое впечатление от театра?

– Пока я только знакомлюсь с театром, не знаю, чем и кем здесь руководить.

– Назначение было для вас ожидаемым?

– То, что я согласился, было и для меня самого неожиданным. Сегодня Театр Маяковского – это одна огромная нерешенная проблема. Театр – как остановленная вода, застывший организм. Все в прошлом. Если ли вы почитаете интервью с Гончаровым (легендарным худруком Театра Маяковского), когда он вступил в должность, была похожая история. Лежал больной Охлопков (до Гончарова он руководил театром), и тогдашний министр культуры СССР Фурцева считала, что пока Охлопков жив, никто не может занять его место. Период застоя. Я могу поставить спектакль, сделать хорошую работу, но это не то – моя основная задача сегодня – получше узнать людей в театре. Мне хочется привлечь таланты, понять, чем их увлечь. До сего дня я работал в творческих коллективах, где все не так плохо. Видел, как преобразовывался МХАТ. Когда я только пришел туда, застал время, когда рабочие мочились на лестнице. И видел, как во МХАТе все обустраивалось, наблюдал, как работал директор «Табакерки» Александр Сергеевич Стульнев. Его я считаю замечательнейшим профессионалом.

– Новый директор Театра Маяковского Евгения Куриленко с вами на одной волне?

– Я сразу обрадовался Евгении Ивановне, почувствовал, что у нас с ней есть что-то общее. Честность внутренняя и необходимая хватка, амбиции.

– Вашу первую реакцию на предложение возглавить театр, помните?

– Я сказал себе, что не пойду. Позвонил, спросил, есть ли возможность отказаться. А потом на следующее утро, решил, что просто не имею права так поступать. Это не вопрос, согласиться или отказаться, это долг. Если обстоятельства так складываются, то ты должен брать ответственность, иначе зачем столько говорить о театре? Так сложилось, нечего кокетничать, нужно браться.

– И еще, нужно иметь большое мужество.

– Скорее нужно быть большим трусом. Нужно, чтобы скопилось много страхов и поступить отчаянно. Я уверен, что головой жизнь не проживешь. В искусстве и в жизни нужно все же что-то предчувствовать. Пока, как поднять театр, я совсем не понимаю, но если делать шаг за шагом и идти, то можно куда-то выйти, даже если дороги пока не видно. А не выйду, не получится, хотя бы смогу сказать, что сделал все, что мог. Сейчас я практически не выхожу из театра. Надо подумать, как запустить эту машину. Я сейчас чувствую себя как диагност, хочу понять, что происходит. Если честно, смотрю спектакли и понимаю, что я не зря все эти годы на них не ходил.

– Войдя сегодня в театр, сразу задался вопросом, планируется ли у вас тут ремонт?

– В ремонты я не верю. Двигаться в ожидании будущего ремонта нет смысла. Будет театр – будет ремонт.

– Как вас приняли люди? И что сейчас с актерским составом?

– Много артистов просто ушли – поссорились. Остались самые отчаянные либо молодые, преданные духу театра, его идее. Очень странно, что они столько лет держались, и, мне кажется, самое ценное их качество – стойкость. Их обманывали, о них не заботились по-настоящему, а они все равно оставались служить. Понимаю людей, которые ушли и, таким образом, сопротивлялись. Думаю, а может ли вернуться обратно однажды ушедший из своего театра актер? Но сейчас я настроен на то, чтобы постичь, понять, позаботиться о тех, кто остался.

– Есть люди, друзья, которых вы позовете сюда?

– Да, конечно. Но, у меня нет друзей в числе артистов, у меня профессиональные отношения. Если работа потребует кого-то пригласить, потребует материал, произведение, постановка – приглашу. Если в театре не будет нужного ресурса, человека, буду искать на стороне, и это единственный путь прийти в театр.

– Что вы будете строить, театр-дом, театр-производство?

– Современный масштабный театр – это всегда театр-производство, хорошо, если он еще и дом. В контексте разговоров о современном репертуарном театре у меня есть свое личное мнение. Театр значим тем, что в нем еще живет драматическое искусство. Не постдраматическое, а драматическое в классическом понимании.

– Есть ли люди, у которых вы будете спрашивать совета?

– Я сам всегда старался внедряться во все дотошно. И, по сути, все советы уже получил.

– На ваш искушенный взгляд, театры в Литве и в России похожи или совсем разные?

– Литва – моя родина, и я знаю театры Литвы только со времен моей театральной молодости. Современный литовский театр мне, по сути, не знаком. Я считаю себя абсолютно русским, московским режиссером, литовцем по национальности.

– Вы еще совсем недавно в должности, но, может быть, приходят уже в театр люди с новыми проектами, предложениями?

– С кем-то говорим о новых проектах. Мне трудно понять, чем увлечь, пока даже, можно сказать, болезненное такое состояние. Мне дали власть, но я не знаю, как сделать, чтобы люди выложились в театре по-настоящему. И не хотелось бы, чтобы приходили режиссеры – подрабатывать. Люди в театре голодны до работы. Актерам нужен новый опыт. Его могут принести молодые талантливые режиссеры. Мое дело – открыть им двери.

– Создать атмосферу...

– Работа делает атмосферу. Но вопрос – что у нас есть? Кроме замечательных артистов, светлых, потрясающе интеллигентных – нет пока ничего. Эти люди как будто обмануты. Они берегут в себе дух времен Гончарова, когда в этом театре присутствовал высочайший профессионализм, это ощущается. Про сегодняшнего актера я порой многого не могу понять, кроме главного – я его должен любить. Не могу работать с нелюбимыми артистами, как я могу что-то подсказать, если я человека не люблю. Сам ведь не выходишь на сцену, значит, в чем-то не совершенен...

– Во многих театрах просто война идет, художественные руководители не отпускают актеров сниматься в сериалах, говорят, современные сериалы губят таланты, а как вы к этому относитесь?

– Я театральный практик, если мне это не мешает достичь результата, я договариваюсь. Уходят одни артисты, приходят другие, я отношусь нормально, это жизнь. Тут выбор каждого – если есть дело, оно все ставит на свои места.

– В театре про вас говорят: «Пришел человек европейского склада».

– Они придумывают меня, наверное.

– Вы еще и много моложе прошлого художественного руководителя Сергея Арцибашева.

– Это условность, человек воспринимается не по возрасту.

– Литва более европейская страна, чем Россия? На ваш взгляд, существует разница менталитетов?

– Я не думаю, что это большая разница. Обе – постсоветские страны. Может, литовцы иногда и не понимают, что Россия уже не СССР, но мы люди одного менталитета.

– Что конкретно вы будете делать в театре завтра-послезавтра?

– Знакомиться с людьми, мне надо понять, кто работает в театре. Для того чтобы предлагать труппу другим режиссерам, мне самому нужно узнать ее очень хорошо.

– А если пригласить всех сразу и познакомиться?

– 90 человек, это слишком много.

– Будете общаться с каждым?

– Тоже невозможно. Смотрю спектакли. И не надо рассматривать это предложение руководить театром как приз. Это не приз.

– Крест?

– Может быть, так.