Евгений ЕВТУШЕНКО

Heужто больше не будет Беллы

высокопарности нараспев,

а лишь плебейские децибелы

соревнования на раздев?



Как Белла нервно ломала пальцы

и как рыдала, совсем юна,

когда тогдашние неандертальцы

топтали гения, как спьяна.

На стольких собраниях постоянных

роман, не читая, клеймили они,

изобретали слова: «пастернакипь»

и «Доктор Мертваго» в те стыдные дни.



С поэтом столкнувшись в лесу на тропинке,

она двух слов связать не смогла,

но в робости этой ребячьей запинки,

наверно, сокрытая мудрость была.

Но смелость свою собрала наудачу

и, в общем, Ахматову напролом

она пригласила на мужнину дачу,

да только, к несчастью, была за рулем.



Ахматовой было не надо к ней ездить.

Мотор зачихал, и она поняла –

из разных плеяд не составить созвездья.

Поездка небогоугодна была.



Но в Белле нам слышались Анна, Марина,

и Пушкин, конечно, и Пастернак,

всё было старинно, чуть-чуть стеаринно:

само по себе получалось всё так.



Как женщина, может, была и капризна.

Скажите – а кто не капризен из нас?

Но было в ней чудо слиянья лиризма

с гражданской совестью – не напоказ.



Какую, я чувствую, Боже, пропажу –

как после елабужского гвоздя.

Незнанья истории я не уважу...



Ну, –

кто раздвигал хризантемами стражу,

так царственно к Сахарову входя?!

30 ноября 2010

Владимир ВОЙНОВИЧ, писатель:
– Уход Беллы – невероятная утрата. Это удар, большое личное горе для меня. Многие годы она была моим товарищем, поддерживала и в горе, и в радости. Я первый раз увидел ее в Литинституте. Меня пригласили туда на семинар. Мне было 24, а Белле 19. Она была невероятно красива, какой-то неземной красотой. И я любовался ею со стороны. А потом через несколько лет мы познакомились и стали настоящими друзьями. Наша дружба окрепла, когда я превратился в персону нон-грата. Отщепенцем быть трудно, и Белла это понимала, хотя никогда этого не испытывала. Она постоянно навещала меня. А когда я собрался уезжать из страны, она устроила мне проводы в мастерской своего мужа Бориса Мессерера. Там собралось много народа, было шумно и, как это ни странно, весело. Белла смогла разогнать тоску и печаль, которые меня тогда одолевали. Мне стало не так страшно. В этой же мастерской прощался с друзьями Аксенов. Она была невероятно мужественным человеком, она многим помогала. Не боялась вступаться за друзей. Белла говорила: «Мне за себя нестрашно, я за друзей боюсь». И в подлостях не участвовала. Несколько дней назад я говорил с ней по телефону, она была в больнице и собиралась выписываться. Я уезжал в Иваново, и мы договорились, что, когда вернусь, созвонимся и встретимся. Наговорила мне много комплиментов, она всегда и всем говорила много хорошего. О себе ничего не сказала, собственно, тоже как всегда. Она не любила говорить о себе. Все в стихах. Вот я вернулся, а встретиться уже не придется. Таких, как Белла, больше нет и не будет. Во всяком случае, в моей жизни.

Виктор ЕРОФЕЕВ, писатель:
–Ушел Аксенов, потом Вознесенский, вот теперь потеряли Беллу. В юности я бегал на поэтические вечера с участием Беллы, как в храм, причащаться. Я бросался в ее поэзию, как в котел с кипящей водой, и выходил оттуда обновленным, чистым душой. Я воспринимал ее как божественное видение, откровение. Мы жили и живем на фоне ее стихов. Под музыку ее голоса. Белла – божество, и мы ей поклонялись. Я влюблен в эту неземную красоту. Влюбленность и поклонение – непреходящие чувства. Мое отношение к Белле неизменно. Она была очень мужественной, смелой и дерзкой без оглядки и без границы. Никаких компромиссов. Белла опекала. Защищала. Была сестрой и матерью всем обездоленным, изгнанным из Союза. Мастерская Мессерера – центр богемной либеральной жизни, и Белла в самом центре этого чердака. Точно так же, без раздумья и сожаленья, она вошла в «Метрополь». И все свои переживания очень точно отразила в своих стихах: «Когда моих товарищей корят, я понимаю слов закономерность, но нежности моей закаменелость мешает слушать мне, как их корят». Да, так Белла умела дружить. А вот стихи о хрупкости людей и всего мира: «Во тьме всех позывных мелодий, пускай мой добрый, странный сон, хранит тебя, о самолетик!» И опять о верности и дружбе: «И были наши помыслы чисты на площади Восстанья в полшестого». Стихи Ахмадулиной на подкорке звучат, на их фоне идет моя жизнь.

Андрей БИТОВ, писатель:
– Бывает так, что в голове звучат глупые строчки и не уходят целыми днями. А у меня в голове последние три дня звучали стихи Беллы: «Потом я вспомнил, что была зима...» В них я слышу Беллину интонацию, она неотъемлема от ее голоса, ее лица, ее шеи. Я не знаю, как ее будут воспринимать в будущем. Как звезду застоя? Для меня ее поэзия существует не на бумаге, а в ее голосе. Что будет с теми, кто не сможет услышать этого голоса? Как он прочтет ее стихи? Поймет ли? Для меня жизнь разделилась на три части: до Беллы, с Беллой и теперь – без Беллы. Когда мы познакомились году в 70-м, наверное, то уже были известны: она что-то написала, я что-то написал. Она меня спросила: «Над чем работаете?» Я ответил: «Я не работаю» Она говорит: «Ну, пишете что?» Я отвечаю: «Молчание слова». Она: «Хорошее название». Потом было много встреч, застолий, разговоров, обещаний. Она единственный человек, который меня никогда не предал. И я ее не предал, да у меня и не было такой возможности. Так что мне было легче, чем ей. Жизнь – это, конечно, счастье и подарок, но выживание – это предательство. Без этого не обойтись – иначе не выживешь. Однажды мы дали друг другу клятву не помереть раньше друг друга. Вот, не вышло. И я об этом скорблю. Вчера я плакал, а сегодня скорблю, что не ушел одновременно с ней. Нобелевский комитет упустил возможность дать премию по литературе гениальному поэту. О ней мало говорили в последнее время, сейчас все вспомнят и начнут читать ее стихи, пытаясь воспроизвести невоспроизводимую интонацию.
Материалы подготовила Людмила ПРИВИЗЕНЦЕВА