Неуловимый шевалье

Шевалье д’Еон стоит особняком среди дерзких авантюристов (вроде Калиостро или графа Сен-Жермена) блистательного XVIII века («век коронованной интриги, век проходимцев, век плаща»). Королевский шпион Людовика XV, он с успехом подвизался при русском дворе Елизаветы, куда прибыл в женском платье и был даже включен в число приближенных фрейлин императрицы. После ее смерти был отозван, сражался в драгунском отряде, получил за храбрость орден Св. Людовика и был прикомандирован с секретной миссией к французскому посольству в Лондоне. Скоро Англию наводнили темные слухи о том, что бывший драгунский офицер – женщина. В печати начали появляться карикатуры на д’Еона, и дело дошло до того, что ставки о том, какого шевалье пола, стали торговаться на Лондонской фондовой бирже. Д’Еон участвовал в нескольких дуэлях, доказывая свою принадлежность к мужскому полу шпагой. Однако десять лет спустя он потребовал за свою службу позволения вернуться во Францию и официального признания его женщиной. Хлопотами драматурга и политика Бомарше соответствующий указ был получен, и с тех пор и до конца жизни шевалье звался мадемуазель де Бомон. Но ни перемена платья, ни возраст не остудили воинский пыл храброй мадемуазель. Даже в преклонном возрасте мадемуазель пыталась вернуться на военную службу и обратилась к Национальному собранию с предложением сформировать и возглавить батальон амазонок. После ее смерти в возрасте 81 года осматривавший ее тело доктор написал следующий акт: «Настоящим подтверждаю, что осмотрел и вскрыл труп шевалье д’Еона и при этом обнаружил на его теле мужские гениталии, прекрасно развитые во всех отношениях». Надо ли говорить, что одно из первых европейских сообществ трансвеститов носит имя шевалье д’Еона.

Понятно, что фигура шевалье обязана была заинтересовать Робера Лепажа, обожающего мелодраматические и авантюрные истории, которые сочиняет сама жизнь. Причем фигура кавалера-дамы заинтересовала его настолько сильно, что Робер Лепаж решил посвятить ей сразу две своих постановки: в танце и в драме. В драме фигуру муже-женщины, возможно, уже в следующем сезоне воплотит наш Евгений Миронов (планируется совместный проект Лепажа и Театра наций). В балетной постановке «Еонногата» заняты, помимо самого Робера Лепажа, самые известные мировые танцовщики – Сильви Гиллем и Рассел Малифан. При этом спектакль «Еоннагата» вернул исконный смысл затрепанному определению «экспериментальная постановка». И можно смело сказать, что такими мы ни Лепажа, ни Гиллем, ни Малифана еще не видели.

Собрав самую разную музыку – от японских барабанов до Баха, – трое культовых исполнителей постарались рассказать, станцевать и осмыслить не только биографический путь шевалье д’Еона, но и историю метаморфоз его души. Самый красивый эпизод этого зрелищного спектакля – сцена, где мужская тень Рассела Малифана незаметно в танцевальных па сменяется женственными изгибами Сильви Гиллем. Образ д’Еона последовательно примеряют все трое исполнителей. В разных вариациях повторяется танец, когда партнер и партнерша неожиданно меняются местами, и уже непонятно, кто кого ведет, кто танцует мужскую партию, а кто – женскую.

Рассел Малифан и Робер Лепаж щеголяют в огромных юбках на обручах (для удобства движений они сделаны из резиновой сетки), обмахиваются умопомрачительными веерами. Сильви Гиллем с удовольствием примеряет мужской костюм XVIII века: камзол, обтягивающие короткие панталоны, напудренный завитой парик. Видевшие Сильви Гиллем этой весной в Москве на «Золотой маске» в спектакле Push, с удивлением обнаружат, что возможности этой супербалерины используются в «Еоннагате» дай Бог, чтобы на одну десятую. Сильви Гилем – балерина-воин, отточенная безупречность каждого ее движения, похоже, рождена не столько ежедневным трудом танцовщицы, сколько битвами с невидимыми противниками. В Push она танцевала так, как будто любая ошибка, любая погрешность будет смертельной, и только совершенство поможет выстоять в схватке. В десятиминутном сольном танце она становилась языками пламени и ветвями дерева, когда видишь не танцующую актрису, а буйство природных стихий. Сильви Гиллем – балерина-андрогин, глядя на которую можно представить, каким именно человек задуман Богом, какие возможности таит человеческое тело. В «Еоннагате» только редкими мгновениями посверкивает эта великолепная техника: вот Гиллем – д’Еон пишет письмо, и вдруг ноги взлетают вверх двумя восклицательными знаками. Или вот она повисает на стене, как будто нарушив законы земного тяготения.

Но таких моментов мало. Собственно хореографию «Еоннагаты» явно строили не столько из учета способностей Гиллем или Малифана, сколько из возможностей 52-летнего, никогда балетом не занимавшегося Лепажа. Если до начала действа участие знаменитого режиссера в балетном спектакле казалось чем-то вроде рекламного трюка, то через десять минут после начала предвзятое мнение пришлось отбросить. Лепаж открывает спектакль длинным номером-упражнением с ножами и заканчивает его беспомощным телом, распростертым на столе для посмертного вскрытия. Облаченный в балетное трико, он лихо выполняет поддержки, прыжки и повороты. И хотя в зале вряд ли нашелся бы зритель, который бы пожелал Лепажу сменить профессию и уйти в балет навсегда, но «Еоннагата», безусловно, открывает нам новые черты самого непредсказуемого театрального персонажа последних лет.

В Сильви Гиллем и Расселе Малифане «Еоннагата» также открывает возможности, ранее неизвестные. Оба исполнителя по очереди читают историю шевалье (кусок текста-пояснения следует перед каждым эпизодом-иллюстрацией). Причем выясняется, что у Гиллем прекрасный низкий звучный голос. А геркулес Рассел Малифан хорошо поет (один из текстов положен на музыку).

Постоянное усилие трех звезд делать то, что они никогда ранее не делали, дает дополнительные подсветки истории о человеке, который все время казался не тем, кем был, или ощущал себя не тем, кем казался. В конце концов, главный сюжет спектакля и есть история преодоления собственных границ.

Надо обладать полным отсутствием чувства юмора, чтобы всерьез разбирать «Еоннагата» с профессиональных позиций, укоряя Гиллем и Малифана за отсутствие необходимых драматических навыков, а Лепажа – за его балетную технику. Гораздо разумнее порадоваться спектаклю-паузе, спектаклю-шутке. Тем более что и д’Эон, вполне возможно, был только шуткой природы, умеющей подразнить нас своими тайнами.