Армен Григорян

– В этом году сплошные двадцатилетия: «Крематорий», «АукцЫон», «ДДТ», «Алиса», «Несчастный случай», «Секрет» и даже «Мумий Тролль»…

– И только Борису Борисовичу пятьдесят (Борису Гребенщикову. – Ред.). Он и тут нас всех обскакал! (Смеется.)

– Хотелось бы понять, что такого случилось в восемьдесят третьем году, что все ринулись создавать группы?

– В физике есть закон перехода потенциальной энергии в кинетическую. До этого было долгое молчание. Конечно, выступали группы «Машина времени», «Високосное лето», «Рубиновая атака», но в целом тогда был музыкальный голод. И в какой-то момент в Питере нашелся Андрей Тропилло, который первым догадался записывать магнитофонные альбомы. В начале восьмидесятых Питер смог из этой музыки сделать явление. Достаточно было выпустить альбом, и за ним тут же начинали гоняться. После того, как мы услышали Майка Науменко, мы решили сделать так же. У нас уже было некоторое количество песен, которые мы пели для своих друзей. В Москве почти никто этим не занимался. Когда мы выпустили первый альбом, нас стали приглашать на концерты-квартирники, которые иногда заканчивались стычками с соседями сверху и милицией.

– За двадцать лет у вас наверняка было много забавных ситуаций на концертах?

– Однажды меня чуть не убило. Это было в Новосибирске, мы репетировали, пели песню, в которой были слова «с неба рухнул кирпич». И именно на этих словах сверху отломилась тяжеленная бетонная балка и с грохотом упала прямо передо мной, сантиметрах в пятнадцати, чуть-чуть не задев меня. Поднялась пыль, а я стоял как Дед Мороз, белый не только от штукатурки, но и от страха. Если бы балка свалилась на меня, это то же самое, как если бы каток проехал по человеку. С тех пор, когда я приезжаю на концерты, большое внимание обращаю на потолок.

– Говорят, ваши песни автобиографичны. Их герои – и Таня, и Безобразная Эльза, и Кондратий, и Хабибуллин – реальные персонажи, а описанные в песнях пьянство, разврат, мысли о смерти и так далее – это и есть ваша жизнь... Все правда?

– Все было именно так, как описано в песнях. Может быть, с небольшим литературным отклонением, но все, что касается портретной галереи, описано с предельной честностью. Именно по этическим соображениям многие песни, написанные тогда, мы издаем только сейчас. Ведь в них затрагивались неприятные для персонажей темы.

– Некоторые утверждают, что одна из самых известных ваших песен – «Таня» была посвящена подруге клавишника Димы Бродкина, игравшего с вами в восьмидесятых?

– О, Дима Бродкин – это наш первый директор, он в то время олицетворял мое представление о продюсерах, он для меня был как Брайан Эпштейн (менеджер «Битлз». – Ред.). Жену его тоже звали Таня. Но песня не о ней. Та Таня была моим первым поводырем в эротический мир, и песня получилась своеобразным выплеском сексуальной энергии. Если бы речь шла о Тане Бродкина, то Дима меня давно бы убил. (Смеется.) Это совершенно другая девушка!

– Вы сейчас общаетесь с ней?

– Нет. Она, конечно, не умерла, как поется в песне. Я надеюсь, что она жива, но в какой-то момент случилась неприятная история, о которой я с неохотой вспоминаю, потому что она не красит ни меня, ни мужчин вообще. Однажды Танечка пришла домой с арбузом в руках, а мы были в таком странном настроении... Не знаю, какая муха меня тогда укусила, но когда этот арбуз упал на пол и раскололся на две части, одну половину я с идиотской гордостью надел ей на голову. После этого дверь захлопнулась, и больше мы ее не видели. То, что я делал впоследствии, было извинением за мое поведение.

– А Хабибуллин, говорят, был вашим одноклассником и за каждое исполнение песни о себе он требует пиво в качестве гонорара...

– Вначале требовал пиво, а сейчас, когда узнал про авторское право, бьет кулаком по столу и требует соавторства. Он полагает, что если бы не он, то и песни не было бы. Я с ним вяло спорю, но время от времени все-таки делюсь.

– Требовательный товарищ. Еще у вас был Кондратий, который «с белым кайфом в кармане». Я слышал, что впоследствии этот человек стал одним из учредителей известной в начале 90-х компании «Олби». Это правда?

– Да. На самом деле его звали Алексей Кондратьев, Кондратий – это в быту. Он внезапно появлялся и внезапно исчезал. И куда он сейчас подевался, ей-богу, не знаю, но, когда в «Олби» начались убийства руководителей компании, он был не на шутку напуган, а потом исчез. Говорят, следы его теряются где-то в Канаде. Уже лет пять я ничего о нем не слышал. Но я надеюсь, что однажды ранним утром он позвонит.

– В ваших песнях поется про девочку-самоубийцу, мух, которые ползали по товарищам... С одной стороны, нужно было преодолеть советскую цензуру, чтобы петь об этом, с другой – должна же быть какая-то самоцензура, грань, которую нельзя переходить. Где для вас эта грань?

– Если говорить о цензуре, ее в общем-то не было. Потому что изначально мы писали эти песни свободно, мы знали, какой круг нас слушает, и не планировали петь по телевизору. Там свои – Лещенко, Кобзон. У нас была субкультура. Когда мы оказались «под колпаком у Мюллера», то есть нас пригласили в официальную рок-лабораторию, первое, что нам сказали: «Больше никаких подпольных концертов, иначе мы вас упрячем в тюрьму, приравняем к спекуляции, к подпольным политическим акциям». Но когда я принес текст (это была «Маленькая девочка»), приятная, очень образованная тетенька сказала: «Знаете, мне одна строчка здесь не нравится». Я говорю: «Какая?» – «И молча вкушал дым марихуаны». Говорю: «Что же вам тут не нравится?» – «Глагол «вкушал». Все остальное нормально, а вот «вкушал»... Давайте мы его заменим». Я удивился: «Хорошо, давайте напишем: вдыхал». – «О, это прекрасно: вдыхал». Конечно, мы пели «вкушал», но они тоже понимали, что живут в той политической системе, где надо было к чему-то придираться. И настолько тонко и с юмором это было сделано. Потом возникла проблема литовки. Вот песня «Сексуальная кошка»... Обязательно надо было сказать: «Давайте сделаем: просто кошка». – «А чем вам не нравится сексуальная кошка?» – «Ну, знаете, это зоофилия какая-то». Короче, бред, но за этим было очень смешно наблюдать.

– В те времена вы просто шокировали публику и критиков. Ведь даже сейчас на радио ретушируют слово «кокаин», а группу «Ленинград» запрещают московские власти…

– Иногда возникают какие-то указы, заявления, к которым можно относиться только с иронией. Если нам запретят целоваться, а я поцелуюсь со своей женой, нас повезут в кутузку. Это странно, люди не понимают, что творят. С другой стороны, мне не нравится, когда молодые люди ходят по улицам с бутылкой пива, когда вся речь состоит из сплошного матерного сленга. Более того, когда они выпивают эту бутылку, они ее разбивают. Они плюют под себя и бросают бычки в прохожих. Это нехорошо все. Что касается мата… Когда я писал песню «Три источника», я в шутку представлял себе источники творчества – тунеядство, малопонятное нынешнему поколению, пьянство и… Я долго думал, а что же третье, я мучился: проституция – не проституция. И слово «б…во» определило все. То есть это было совершенно органично, к месту и понятно. Так что это вопрос вкуса и стиля.

– Создается впечатление, что «Крематорий» с годами не меняется. Песни записываете похожие, но они уже не могут претендовать на статус культовых…

– Мы пытались делать какие-то ходы: отошли от портретности, пытались экспериментировать со звуком, потому что мне неинтересен «Крематорий» в том виде, в котором он существует. Но сложно группе, которая существует достаточно долго, сделать нечто, что могло бы поразить мир. А распускать группу сложно, потому что многое связывает, все создано вместе. Нельзя сказать: «Так, все, ты уволен, потому что на сегодняшний день ты мне неинтересен»... Или: «Я увольняюсь, а вы здесь делайте что хотите». То, что происходит сейчас с рок-н-роллом, это если не агония, то попытка суицида. Новая трава вырастет лучше на месте, где сожгут старую. Великий писатель Лев Толстой закончил жизнь на полустаночке, в полном маразме. Возможно, то же самое произойдет с нашими группами. Кто-то будет смотреть и думать: «Господи ж ты боже мой, что же эти старики хотят сказать? Я ничего не понимаю».

Справка «НИ»

Армен ГРИГОРЯН – бессменный лидер группы «Крематорий» по прозвищу Шляпа (из-за неизменной черной шляпы на голове). Родился 24 ноября 1960 года. Еще в школе организовал группу «Черные пятна». В 1977 году поступил в Московский авиационный институт, где вместе с друзьями собрал коллектив под названием «Атмосферное давление», исполнявший тяжелый рок. Название группы изменилось одновременно с выходом первого альбома «Винные мемуары» в 1983 году – с тех пор коллектив стал известен как «Крематорий». В 1984-м выходит второй альбом группы «Крематорий-2». В 1986 году музыканты вступают в ряды Московской рок-лаборатории и получают на ее фестивале Гран-при. В настоящее время у «Крематория» более 20 альбомов, снято множество клипов.