Актриса Вера Васильева

– Получается, что совершенно никто из вашего окружения не пострадал ни от коллективизации, ни от раскулачиваний, ни от репрессий?

– Родители пострадали, но немножко. Мой папа жил в деревне. И его семья была достаточно зажиточная. Они не были кулаками, но у них были две коровы и две лошади. И когда наступила коллективизация, то всех лошадей, коров отобрали. И тогда половина деревни решила переехать в город. Мои родители тоже оказались в Москве. А куда устраивались? Истопниками, дворниками, жили в подвалах. Дядя Петя, тетя Вера – это мое окружение. Когда-то они были с родителями в деревне, а теперь жили недалеко от нас. А мама была у меня в меру образованная, приняла революцию. И хотя политических разговоров в доме не велось, я помню одну фразу, которую она сказала папе: «Как хорошо, что у вас отобрали лошадей и коров – пусть все будет государственное, а то ишь ты, как жили». Она не любила деревню, потому что там надо было в пять утра вставать, доить корову, косить траву, сыпать корм цыплятам… Вот эту единственную фразу я и запомнила. А так никто ни на что не роптал. Может быть, из страха – не знаю. Жили, принимая действительность такой, какая она есть. Из последних силенок старались, чтобы дети были накормлены, как-то одеты.

– А где ваша семья поселилась в Москве?

– В Гусятниковом переулке, в районе Мясницкой. Особенно далеко от дома я не ходила, разве что звала свою подружку в чайное управление, которое располагалось в красивейшем здании, построенном на китайский манер. И я говорила подруге: «Пошли во дворец – посмотрим красоту». Мы там ничего не покупали, потому что очень бедно жили, но любовались витринами. Кстати, вы спросили про сталинский режим… Самое удивительное, что я никогда не была в пионерском лагере, я не была в детском саду, я не ходила на демонстрации, не участвовала в диспутах…

– Как же так?

– Как-то удавалось. То заболею, то дело какое-то важное… В общем, удержалась в юности от этого в стороне. Самое смешное, что, когда я стала актрисой, была довольно скоро избрана депутатом Моссовета. Правда, меня избирали по такому принципу: мол, народ актрису любит. Мне доверяли, считая, что в жизни я такой же человек, как на экране. В депутатских делах я ничего не понимала и ничего не собиралась понимать, но относилась к этому как к благотворительности. Мне казалось, что благодаря этому статусу смогу помогать тем, кто нуждается.

– И помогали?

– Думаю, что много хорошего сделала. Например, ко мне приходили и говорили: «У меня нет телефона». Я собирала документы и шла просить о телефоне. И со мной в райкоме так носились, что только в редких случаях отказывали. Поэтому я много сделала хорошего и на вид казалась общественно-полезным человеком. Но для себя я решила, что являюсь не депутатом, а благотворительницей. Хотя и не могу сказать, что жила под колпаком и не знала о том, что творится в стране. Например, я знала фронтовика, который много воевал, был ранен и потому был схвачен фашистами. И когда он вернулся из плена без ноги, ему запретили селиться в крупных городах, фактически лишив права на достойную жизнь. И я думала: как же это так? Ну и что, что он был в плену? Он же не по своей воле оказался в лапах у фашистов? Другого выхода просто не было, если он потерял ногу и застрял в снегу… Вот это у меня засело как несправедливость нашего правительства. А сколько было таких историй!

– 2010 год стал во многом показательным: в 65-летие Победы оказалось, что еще множество ветеранов живут в ветхом жилье, не получили обещанной машины, да и вообще жизнь многих достойной не назовешь…

– Мне очень обидно, что о победителях той жуткой войны мы часто говорим с грустью и со стыдом. Они явно заслуживают большего. Хотя, конечно, было много сделано, я знаю множество примеров, когда ветеранам помогали, но, с другой стороны, вижу по телевидению жилье, в котором они живут, – это же нечеловеческое жилье. Немыслимо стыдно такое видеть. А что мы можем сделать? Я могу испытать только отчаяние и стыд, что это есть. Я очень хорошо думаю о культуре, радуюсь, что так много существует праздников и фестивалей, но, может быть, вместо какого-то фестиваля стоит деньги направить старикам, которые нуждаются?

– Простите за личный вопрос. Ваш муж Владимир Ушаков – тоже актер, вместе вы играли в «Свадьбе с приданым», но значительно лучше зрители знают вас. Каково ему в тени вашей славы?

– Я сама удивлялась этому всегда. Он играл в нашем театре чаще отрицательных людей. И бывало, что со мной в спектаклях он играл кавалера, которого я отбрасывала. Репертуар, который ему доставался, к сожалению, не ставил Володю на пьедестал, хотя он блестящий артист. Но ради меня он ничего не предпринимал для собственной карьеры, а думал больше о нашем доме, о семье. Он всегда радовался, если у меня успех, и печалился, если я вдруг без работы. То есть он всю свою жизнь положил на то, чтобы мне было хорошо. И я, конечно, отвечаю ему взаимностью. Сейчас он тяжело болен. Я могла бы играть в антрепризе, но не берусь за эту работу, чтобы лишний раз не оставлять его дома одного. Женаты мы уже 53 года, и я счастлива, что все эти годы мы никогда не ссорились. И может быть, от того, что моя личная жизнь была настолько идиллически благополучна, протекала без стрессовых ощущений, я и смогла сыграть на сцене множество женских судеб. Потому что на сцене я бываю и брошенной, и очень гордой, и бываю дошедшей в своем унижении до предела… То есть все то, чего, слава Богу, не испытала в семейной жизни, испытала только на сцене в ролях.