Posted 31 января 2013,, 20:00

Published 31 января 2013,, 20:00

Modified 8 марта, 02:20

Updated 8 марта, 02:20

Актер Виктор Сухоруков

Актер Виктор Сухоруков

31 января 2013, 20:00
Накануне 2013 года, к своему 90-летию, Театр имени Моссовета обзавелся не только премьерой по «Преступлению и наказанию», но и заполучил в труппу актера с немалой кинематографической славой. Виктор СУХОРУКОВ впервые за много лет распрощался со свободным графиком работы и перешел на штатное расписание. На сцену «Моссове

– Виктор, зрители дважды номинировали вас на премию «Звезда Театрала». Скажите, как вы относитесь к театральным премиям и доверяете ли зрительской оценке?

– Всегда говорил: нельзя соревноваться в искусстве, нельзя сравнивать и раздавать места, если речь идет о художниках, а не о каких-то случайных людях из-за угла. По-моему, называть «лучших» в нашем деле – недопустимо. Это же настолько субъективно! Взгляд на искусство очень индивидуален – как отпечатки пальцев, как цвет глаз. Стоят около одной картины два человека: один рыдает, весь в соплях, а другой смотрит не на картину, а на соседа и думает: «Что за идиот...» Я, например, не понимаю, когда толпы народу идут смотреть Пикассо, кубистов, «круглистов», «квадратистов». Мне это непонятно, а другие платят за это миллионы. Конечно, мы можем объяснить, почему это дорого стоит, а это – дешевка. Но опять же, все зависит от умственного развития человека, от его эмоционального созревания. Вчера она была «блондинкой в шоколаде», а сегодня борется против власти. Понимаете, какие мы разные, как мы меняемся?! Вот на «Звезду Театрала» меня выдвигали за «Царство отца и сына», за «Тартюфа», а приз не дали. Обидно. Я видел, кто получил. Хорошие актеры. Но мне показалось, что моя-то роль посильнее будет, помасштабнее… Хотя и это заблуждение. У меня ведь тоже вопросов много: и к режиссеру, и к сценографии, и к самому себе. Я ведь себя тоже испытую. Я себя подвергаю такой проверке, такому экзамену, что мало не покажется. Да и лауреаты «Звезды» – мне не соперники. Они мои соратники.

– В театре, как и в кино, вы появляетесь редко, но метко. Это связано с дефицитом предложений или с вашей избирательностью?

– Вот уже двенадцать лет, как я сбежал из Петербурга. Когда собрался в Москву, моя подружка-актриса сказала: «Ой, Витька, нечего тебе там делать, и без тебя всего полно». А я все равно переехал. Вернулся в родные пенаты. Боялся? Нет, не боялся. Почему-то был уверен, что на работу-то всегда устроюсь. И кем мы только не работали… Но это было так давно и пьяно, а сегодня-то мы трезво живем: рассудочно, расчетливо, цинично, наверное. Это я все про себя говорю. Но я ни на что серьезно не замахиваюсь. Главное, у меня есть профессия, которую я обожаю. Я как-то вдруг выпустил одну премьеру, вторую. «Старшего сына» и «Р.Р.Р.» по «Преступлению и наказанию». Два спектакля для меня – это такое богатство! Звоню по телефону своей сокурснице из Театра Ермоловой и говорю: «Лен, ты представляешь, я работаю одновременно в трех государственных театрах». Театр на меня навалился! А вот кино вдруг меньше стало в моей жизни. Даже если что-то предлагали, то очень сомнительное. Многих предложений даже побаивался. Я ведь избалован и качеством, и масштабом кинематографа, а потому избирателен. Вообще актерам сложно без работы. И такие личности, как Олег Меньшиков, Кирилл Серебренников, Евгений Миронов, которые вдруг из профессионального цеха идут вверх, идут, как я говорю, на колокольню, они должны понимать, что с колокольни-то актеры – маленькие-маленькие, и даже индивидуальность можно не разглядеть. С высоты колокольни. Но все равно эти человечки со своими судьбами, они там внизу поднимают кверху личики свои, на ту колокольню, где стоит руководитель, и говорят: «По ком он зазвонит? Кого он позовет? Кого поманит? Кого одарит?» И как трудно – постоять-постоять, подождать-подождать и сказать: «А идите вы все к чертовой матери!»

– Вы сказали, что театр на вас навалился. И все-таки каким актером вы себя больше ощущаете – театральным или киношным?

– Современным. Я это не разделяю: киношный или театральный. И там и там у меня получается. И там и там мне интересно. Я занаркоманен, закольцован театром и кино. И уточнять: «Так чей же я?» – неправильно. Я раньше говорил: «Театр – это дом, а кино – это дача». Кино может быть или не быть, а дом должен быть всегда. Сегодня я отказываюсь от этой поговорки. Я говорю: мне хорошо там, где меня любят, где я интересен, где я нужен. Вот сегодня моя позиция. А разделять сцену и экран я не могу. У меня и в дипломе написано: «Актер театра и кино». Другое дело, что могло ведь не случиться… Есть актеры, которые в театре гениальны, а кинематограф их так и не принял, камера не полюбила. А есть и такие, которых театр не терпит и выплевывает. И такое бывает.

– Чем вас заманил Юрий Еремин на сцену Театра имени Моссовета? Почему решили играть в спектакле «Р.Р.Р.»?

– Чем он меня купил? Во-первых, основа все-таки Достоевский. Во-вторых, персонаж, Порфирий Петрович, которого мне прочили с молодости, – это интрига. Любая роль, где есть слово «вдруг», а тем более противостояние, так называемые «качели», – мне всегда интересна. И последнее: я Еремину не могу отказать, хотя, конечно, были предложения и другого порядка. Я согласился, потому что меня устраивали все «предлагаемые обстоятельства»: и храм под названием Театр Моссовета, и литературный материал, и роль моя, очень глубокая. Я в ней почувствовал перспективу и еще буду расти. Когда я закончил «Старшего сына» и включился в «Преступление и наказание», первое время было трудно. Пришлось догонять поезд под названием «Р.Р.Р.». И сейчас он все равно идет по расстроенному расписанию: я то мчусь, то торможу, то пропускаю какой-то полустанок. Все время какая-то дисгармония внутри меня. И сейчас я пытаюсь себя сбалансировать, успокоить, сосредоточиться, чтоб играть эту роль с удовольствием.

– Вы же уже играли Порфирия Петровича...

– Да, в спектакле Павла Сафонова «Сны Раскольникова» даже была зарисовка Мармеладова и старухи-процентщицы. Я бегал по сцене в пеньюаре и с топором в спине.

– Говорят, что в этом спектакле вы удовлетворили свою страсть к лицедейству...

– По полной. Даже попал в больницу с инфарктом, после спектакля. Наверно, просто перегрузил себя или много пил гранатового сока. Я вдруг увлекся свежевыжатым, а он, говорят, свертываемость крови повышает. Ну, видимо, свернулась кровь, допился.

– Получается, вы по второму кругу играете «Преступление и наказание»…

– Нет, по третьему. Потому что первый круг – это когда мне в институте уже пророчили роль Порфирия Петровича, и Фомы Опискина, и Акакия Акакиевича. И говорили, что Достоевский и Гоголь – мои авторы. Острые мои ушки всегда на макушке.

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «Р.Р.Р.». ФОТО АНАТОЛИЯ МОРКОВКИНА

– Если бы вы, описывая внешность Порфирия Петровича, давали ему психологический портрет, что бы вы о нем сказали?

– Мой Порфирий Петрович смог бы сойти за преступника. И если бы, показав его портрет, людям сказали, что перед ними убийца, они бы согласились. А я бы сказал, что он сильная, волевая натура, целеустремленный, одержимый, азартный, склонный к дерзким поступкам. Игрок по натуре. Вот так я бы его описал. И если бы давал психологический портрет, вряд ли я разглядел бы в моем Порфирии Петровиче сердоболие, сострадание, всепрощение. Вроде бы сам себе не даю такую характеристику, но хочется в результате быть открытым, добрым, сочувствующим. Хочется быть светлым. Света мало в моем Порфирии Петровиче, но закончить роль хочу так, чтобы зрители аплодировали просветленности моего персонажа.

– Не страшно было замахнуться на «Преступление и наказание» именно здесь, в Театре имени Моссовета, где много лет шел спектакль Завадского «Петербургские сновидения»? Спектакль, который стал визитной карточкой театра, как «Чайка» в МХТ и «Принцесса Турандот» в Театре Вахтангова?

– Мне угрожают, что будут сравнивать с другими Порфириями Петровичами, с тем же Иннокентием Смоктуновским. А я говорю: «Вы меня этим не напугаете». Когда я сыграл в фильме «Бедный, бедный Павел», меня уже сравнивали с Олегом Борисовым, который играл Павла I в Театре Советской армии. Но что ж мы будем оглядываться назад? Почему я сегодняшний должен соревноваться с прошлым? Почему я должен его бояться? Это неправильно. Не скрою, когда я подошел к старейшей легендарной актрисе Театра Моссовета и спросил: «Ну вы смотрели наш спектакль?», она говорит: «Нет, я не могу, потому что еще жива память о том спектакле». «Да ты что, с ума сошла!» – я про себя думаю. Сегодня мы показываем совсем другую историю. Если вы прочитаете любое, даже хрестоматийное произведение в 15 лет и перечитаете в 30, голову даю на отсечение – вы будете воспринимать это совсем по-другому. А здесь другая режиссура, другое поколение актеров, а значит, другая энергия, другое мировоззрение и понимание.

– На какую идею вы работали в спектакле по Достоевскому?

– Спасение человека. Мне тут даже задали вопрос: «Вы за взятку оправдали бы убийцу?» Я и без взятки хочу его оправдать. Если говорить не вообще, а о Раскольникове. Я хочу его спасти. Хотя знаю, что преступник.

– Вы тянете через свою роль, через спектакль мысль, что Порфирий Петрович – «совесть Раскольникова»?

– Никто и никогда не играл у Порфирия Петровича геморрой. Это все-таки патология. Вот как ее играть? Но я вспомнил свои наблюдения – и у меня появилась в сценах подушечка. Куда моя пятая точка приземляется, туда свою подушечку и несу. А как играть совесть? Я не знаю, да и не ставил себе задачу – играть «совесть Раскольникова». А вот в нем себя увидеть – это я могу. Это моя молодость. Я был таким же, только росточком пониже. У меня мог бы быть такой же сын (у Порфирия Петровича, вы знаете, не было детей). Вот это можно играть. Сочувствие, симпатию и, главное, мудрость Порфирия Петровича. Моя задача – сыграть человека, который расследует убийство, если говорить просто, фабульно, а уж если глубинно, философски, то я замахиваюсь на справедливость. Я хочу быть не просто следователем, а носителем справедливости – земной и вселенской.

– Для зрителей в финале не очевидно, кается Раскольников или нет – пусть даже перед самим собой, если не перед людьми, не публично. С признанием в участок он не идет, несмотря на все старания вашего героя. Значит, они были напрасны?

– В финале преступник и проститутка – два юных создания, объединившись крестом или маленьким крестиком своей судьбы, –сейчас заплачу – пошли по Владимирке вместе, по мосту, как по жизни своей. Куда они придут, никто не знает. Но они молоды, они нашли друг друга. Нашли через грех, через преступление. А вот объединились ради лучшего, я уверен. И то, что Раскольников не признался публично в своем преступлении и не сказал: «Люди, сознаюсь, я убил», – это и есть современное звучание романа. Сегодня неважно, каешься ты или не каешься. Важнее, что ты будешь делать дальше, как ты с этим будешь жить. И хорошо, если зритель унесет с собой мысль, что, как бы ты ни скрывался, тебя обнаружат, что зло все равно будет замечено – не наказано, а замечено. Все рано или поздно проявится. Многие правы по-своему, когда ругаются и будут ругаться, говорят, что Еремин ушел далеко от романа Достоевского. Ушел... Он поставил свой спектакль, почему и назвал его «Р.Р.Р.». И надо к этой постановке относиться не как к роману Достоевского, у которого тысячи режиссеров найдут тысячи идей, а как к самостоятельному высказыванию. «Преступление и наказание» – это такой роман, который дает возможность поставить спектакль и про Катерину Ивановну, и про Мармеладова, и про Дуню и маму Раскольникова отдельно, а уж Свидригайлов – это целая поэма! Можно поставить и про него. Даже мой прошлый спектакль «Сны Раскольникова» – это уже не «классический» Достоевский. Раскольников на каторге, он заболел, находится в изоляторе – и к нему приходят видения, все они крутятся вокруг его преступления. Ну не писал об этом Федор Михайлович. Это наши фантазии. Достоевский нам оставил великий роман, в котором столько заложено мыслей, что не сосчитать, и каждая мысль имеет право на воплощение – сценическое и кинематографическое.

– Если бы вам пришлось встретиться с кем-то из уже ушедших, легендарных деятелей культуры, с кем бы вы назначили рандеву, у кого спросили бы совета?

– Петр Наумович Фоменко, только он. Мне не хватило и до сих пор не хватает разговоров с ним. Он для меня икона, и ничего с этим поделать не могу. Я был в отъезде и приехал через два дня после похорон. А Москва молчит. Как будто и не прожил он эти 80 лет, как будто не оставил огромное наследство, свой «храм» на Москве-реке. Кому это досталось, что с этим будет? Я пока не знаю. А дальше тишина… Я сначала испугался этого, а потом успокоился. Вот так и надо жить: аккуратно, личностно, бережно, ни на что не претендуя. Надо понимать: ты один пришел, один и уйдешь. Петр ушел летом как-то вдруг и легко, судьба дунула – и одуванчик разлетелся. Конечно, для меня он остался первым и единственным.

– Фоменки говорят, что Петр Наумыч научил их сомневаться, никогда не говорить себе, что достиг желаемого результата, что нашел что-то окончательное. Вам свойственно сомневаться?

– Нет. Я ищу. Я путешественник, геолог, актеролог. А пока я в поиске, чего мне сомневаться? Я фантазирую, сочиняю. Не нравится – ломаю. Бывает, отдаю другим и не жалею: «Берите то, что вам понравилось. Обворовывайте меня! Я прощаю вам это воровство. А я еще найду, еще придумаю». Даже если неудача, какие могут быть сомнения в себе? Это какая-то беспомощность. В сомнениях очень трудно что-либо добывать. Только поиск, только труд. И уверенность. А сомнение – это слабая черта.

Справка

Актер Виктор СУХОРУКОВ родился 10 ноября 1951 года в Орехово-Зуево (Московская область). После службы в армии несколько лет работал на Демиховском машиностроительном заводе. В 1978 году окончил ГИТИС, после чего поступил в ленинградский Театр комедии имени Акимова. В 1986 году был принят в труппу Театра имени Ленинского комсомола. По словам Сухорукова, киноактером его «сделал» Алексей Балабанов, впервые снявший артиста в своей картине «Счастливые дни». Затем были балабановские «Брат» и «Брат-2», принесшие актеру всероссийскую известность. Среди театральных работ Сухорукова – роль шута в «Лире» (Театр Вахтангова), Тартюфа в одноименной постановке Театра на Малой Бронной, Порфирия Петровича в «Р.Р.Р.» («Моссовет»). Снимался в таких известных лентах, как «Про уродов и людей», «Бедный, бедный Павел», «Богиня: как я полюбила», «Жмурки», «Не хлебом единым», «Остров» и «Овсянки». За последнюю ленту в 2011 году получил «Золотого орла» за лучшую мужскую роль второго плана.

"